Джордж Грин - Воронье

— Он убьет нас?

— Почему ты спрашиваешь?

— Потому что мы все равно делаем то, что ты хочешь.

Мальчишка говорил с яростной настойчивостью.

Шон уставился на него.

— Видишь ли, Джейс, — сказал он, — я знаю, что могу рассчитывать на тебя. Но вот остальные…

— Они не будут сопротивляться тебе. Даже папа. Он больше не будет воевать с тобой.

— А Ромео думает, что будет.

— Ромео дурак. Ромео не знает нас. Ты должен перестать разговаривать с ним. Перестать звонить ему. Скажи ему, что мы в нем не нуждаемся. Мы отлично себя чувствуем, так что скажи ему, чтобы убирался.

Шон уже был готов ответить, попытаться объяснить горькие факты действительности, но тут увидел, как Тара вышла из океана, таща за собой сеть, и последние отсветы солнца играли на ее коже. И это зрелище лишило его дара речи.

ТАРА заметила, как он на нее смотрит. Ее это не удивило: она знала, что Шон хочет ее. Он же похотливый ублюдок; так что в этом нового?

Но тем не менее этот взгляд вызвал у нее дрожь, и к этому она не была готова. Острый укол наслаждения в желудке, пониже грудной клетки. Она осознала, что идет на носках и слегка выгибая спину, как бы показывая свою фигуру. Это испугало ее. «Я демонстрирую себя ему — этому самодовольному чудовищу? Я хочу, чтобы он смотрел на меня? Почему?»

Она вытащила на берег свой конец сети. Нелл дала ей сигнал, и они одновременно бросили шесты. Затем, присев на корточки, приступили к работе, бросая свою добычу в ведро. Ветер с берега усилился. В ушах у Тары ревел прибой. Она подумала: «Но ведь я знала, что это случится, не так ли? Я недавно чувствовала такую дрожь, и теперь все это дало о себе знать внутри меня — и что мне с этим делать?

Думай! Он угрожает убить всех, кого ты любишь. Он свинья. Чудовище. Вот и подумай об этом. Всех, кого ты любишь. Гребаный ублюдок. Дерьмо, да что же это делается со мной, что я хочу его внимания? Откуда это взялось? Я должна прекратить это, и немедленно. Кончать с этими чувствами».

Но на самом деле, думала она, выпутывая клешни краба из сети, что в этом плохого?

«Ну допустим, мне нравится, как он смотрит на меня? Допустим, это дает мне легкое извращенное наслаждение? Ну и какого черта! Никто не знает об этом — а после того, как его арестуют, всему придет конец. Когда наконец его и его психованного спутника казнят, когда я впервые почувствую запах его плоти и когда увижу, как по ветру развеют черный пепел его праха, все так или иначе кончится — так чего ради расстраиваться из-за редких приливов сексуальности в его присутствии? Я устала. Он пугает меня так, что я слетаю с катушек. У меня что-то путается в голове. Но об этом никто не узнает».

РОМЕО чувствовал себя таким одиноким, так тосковал по дому, что с трудом держал рулевое колесо. Он потерял Клода. Он потерял Тесс. Он зашел повидаться с ней в бар «ВИП», но в воскресенье он был закрыт. По 17-й он поехал на север, мимо Хевен-Вью и бывшей плантации, пока не добрался до магазина запчастей Чэнси. Он подъехал и остановился. Подошел к дверям и постучал. Ему ответил симпатичный паренек к темных очках.

— Это ты Арройо? — спросил Ромео.

— Ну да.

— Я слышал, что ты здесь занимаешься подвешиванием тела.

— Кто тебе это сказал?

— Тесс.

— Что за Тесс?

— Она была твоей подружкой, и ты должен ее знать.

— Ты имеешь в виду Тесс Реналди?

— Я имею в виду девушку-миссионера.

— Ну да. Она не была моей подружкой.

— Ты знаешь, где она?

— Мгм…

— Это словно быть распятым?

Арройо пожал плечами:

— Что-то вроде. Хочешь попробовать?

— Как-нибудь в другой день, — сказал Ромео.

Но он знал, что никогда на это не решится. Какой смысл испытывать дополнительную боль плюс к той, что жизнь уже преподнесла ему? Он пришел только за тем, чтобы с кем-то поговорить. Но пообщаться он хотел с Тесс, а не с этим долбаным ублюдком. Он поехал обратно в город.

БАРРИС пришел в участок, чтобы начать свою смену. Но когда он проходил мимо диспетчера, Роуз Пэтчли выглянула из своей рабочей ячейки и сказала ему, чтобы он зашел к лейтенанту.

Кабинету лейтенанта было лет сто, и потолок в нем достигал шестнадцати футов. Пахло древним лаком, штукатуркой и истлевшими полицейскими досье, дерьмом термитов и напластованиями поколений табачного дыма. Баррису никогда не доводилось заходить сюда. Лейтенант был толст, двигался неторопливо и был почти одних лет с Баррисом, хотя помнил гораздо больше его. Он любил поговорить. Вы тонули в его речах. Можно было зайти, чтобы обсудить небольшие тонкости в оформлении прав, а выходили вы спустя два часа с головой полной подробностей об убийстве Кэла Хамфри в 1971-м или сумасшедших указаниях шефа Макэндрю в 1980-х — и тут только вы спохватывались, что забыли даже упомянуть о том деле, ради которого приходили.