Аллан Фолсом - День исповеди

Повернув Майкла Роарка, Елена проверила капельницу, затем улыбнулась Марко и поблагодарила его. После чего пошла в смежную комнату, где могла спать или читать и писать письма и откуда в любой момент могла прийти на помощь больному.

Ее комната, как и комната Роарка, была больничной палатой со своим туалетом и душем, встроенным гардеробом и кроватью. За туалет и душ она была особенно признательна, здесь, в отличие от общей ванной комнаты в монастыре, она могла быть совершенно одна, с собственной жизнью, телом и своими, одному только Богу известными мыслями.

Она закрыла дверь и присела на кровать, собираясь написать письмо домой, но перед этим взглянула на красную лампочку аудиомонитора на прикроватной тумбе. Ровное дыхание пациента слышалось через чувствительный электронный монитор настолько отчетливо, что казалось, будто ирландец находится здесь, рядом. Откинувшись на подушку, она закрыла глаза, слушая его дыхание. Оно было глубоким, ровным и здоровым, ей стало казаться, что он здесь, подле нее, живой и невредимый, мускулистый и привлекательный, каким, судя по всему, был до аварии. Чем дольше она слушала, тем более чувственным, казалось ей, становилось его дыхание. Она словно наяву ощутила, как его тело давит на нее. Ее дыхание слилось с его, как будто грудь каждого поднималась и опускалась одновременно. Дыхание самой Елены стало глубже. Она осознала, что ее собственная рука легла на грудь, и протянула другую руку, чувствуя, как ей хочется прикоснуться к мужчине и исследовать его тело куда более вызывающим образом, нежели при обработке ран.

— Остановись! — прошептала она себе, тут же поднялась и пошла в ванну ополоснуть лицо и руки.

Господь снова испытывал ее, и в последние два года — все чаще и чаще. Когда точно начались эти ощущения, она не знала, но была уверена, что никакие внешние влияния в ее жизни не провоцировали их. Они возникли из ниоткуда и очень удивляли ее. Глубокие, чувственные и донельзя эротичные. Прежде она не испытывала сильного телесного голода. И ни с кем не могла поделиться — ни в семье, придерживавшейся строгих католических традиций, ни, разумеется, с другими монахинями, ни тем более с матерью настоятельницей. А зов плоти звучал вновь и вновь и ввергал ее в почти неуправляемое желание оказаться в мужских руках, раздетой, и быть женщиной в самом полном смысле этого слова. И более того, не просто быть женщиной, а предаться дикой похоти наподобие тех итальянок, каких она видела в кино.

Поначалу она принимала свои эмоции за нечто иное, за энергию духа, который всегда был слишком земным и отважным и порой слишком импульсивным. Однажды, еще подростком, посещая Флоренцию, она, к ужасу бывших с ней родителей, подбежала к автомобилю, который только что столкнулся в страшной аварии с такси, чтобы вытащить потерявшего сознание водителя за секунды до пожара и взрыва. В другой раз, уже будучи старше, на пикнике сестер милосердия ордена Святого Бернардина она вскарабкалась на радиобашню в триста футов высотой и сняла мальчика, который полез туда на спор, но наверху ему стало так страшно и холодно, что он только и мог, что цепляться за железо и рыдать.

Но в конце концов она поняла, что обычная храбрость и сексуальное желание не одно и то же. И с пониманием этого она внезапно осознала: это от Бога!

Он испытывал ее внутреннюю силу, ее верность обетам целомудрия и послушания. И постепенно делал проверки все более суровыми. Чтобы еще труднее было побороть искушение. Но так или иначе, она всегда справлялась, ее подсознание помогало ей осознать, что происходит, давая возможность разом вернуться к реальности, удержаться в подобающих рамках. Как она сделала только что. И, поступая так, она запасалась мужеством и уверенностью, что обладает силой духа и сможет преодолеть посылаемые Всевышним испытания.

Чтобы доказать это, она мысленно перенеслась к Марко, стоящему на страже за дверью. Его статное тело, блеск его глаз, улыбка. Он не говорил, женат или нет, но обручального кольца не носил, и она вдруг задумалась, много ли времени ему приходится тратить, чтобы уговорить женщину пойти с ним в постель. Конечно, он так красив, что добьется, чего захочет. Но если и так, то с другими женщинами, а не с ней. Для нее он просто мужчина, выполняющий свою работу.

И, зная это, она мысленно может безбоязненно воображать о нем все, что ей захочется. Он сказал, что его учили оказывать медицинскую помощь, как, вероятно, и остальных. Но если обучали только этому, почему он носил пистолет? Один вопрос влек за собой другие — коренастый Лука, сменяющий в одиннадцать вечера Марко, и Пьетро, заступающий в семь утра вместо Луки. Они тоже вооружены? И если да, то почему? Какие опасности могли поджидать их в этом тихом приморском городке?