Джек Кертис - Слава

Дикон вошел в комнату с двумя блюдами в руках: на одном лежал салат, на другом – макароны. Потом он вышел и скоро вернулся с куском пармезана и теркой для сыра.

Лаура улыбнулась. Ей нравилось, как уверенно он готовит еду.

Он сказал:

– Сейчас будет готово.

Лаура подошла к окну, чтобы почувствовать дуновение свежего ветра на лице, потом села за стол.

Здание было черно-серым и ужасно высоким. В пасмурный день затемненные окна и бетонные стены делали его похожим на базальтовую глыбу, фешенебельные квартиры верхних этажей то оказывались выше капризов погоды, то попадали под потоки дождя и снега, едва достигавшие расположенных внизу улиц. В ясный день – такой, как сегодня, – в стеклах небоскреба отражались кварталы города, а солнце, казалось, обходило темные окна стороной, будто опасаясь, что попадет в ловушку.

Сверху вы могли увидеть Чертову кухню и Гудзон на западе и Эмпайр-Стейт-Билдинг на востоке. Чуть севернее линия горизонта была разорвана небоскребами Крайслера и Ситикорпа. На юге высился Мировой центр торговли [8]: огромные башни заканчивались островерхими шпилями.

Расхаживая по своей квартире под самой крышей небоскреба. Остин Чедвик был убежден, что в мире не существует ничего, кроме таких вот роскошных апартаментов для избранных. Если бы он остановился и прислонился лбом к стеклу, то мог бы увидеть далеко внизу карликов в крошечных автомобилях на Шестой авеню, но такая мысль никогда не приходила ему в голову. Та жизнь, те клоуны ничего не значили для него. Он мог управлять ими, даже не глядя.

Чедвик любил представлять себе линии электропередачи, ведущие от одного небоскреба к другому: от высоких зданий Далласа и Лос-Анджелеса в Токио и Франкфурт, Лондон и Париж. По всему миру – он был уверен в этом – такие боссы, как он, сидели в заоблачных офисах, отдавали приказы и принимали решения, а люди на улицах были готовы исполнить любую их причуду.

Когда вошел Гарольд Стейнер, Чедвик стоял посередине комнаты лицом к двери, как если бы ждал уже давно. Не успел Стейнер сделать и пару шагов, как Чедвик спросил:

– Ну и как?

– Мы не знаем. Я имею в виду, пока еще не все ясно.

Чедвик не отошел ни на шаг, и Стейнеру пришлось остановиться в дверях: он не мог ни пойти навстречу своему собеседнику, ни обойти его, чтобы сесть в кожаное кресло у стола.

– Что-то пошло не так? Что именно?

– Похоже на то. – Стейнер сделал успокоительный жест: – Впрочем, ничего непоправимого.

Чедвик смотрел Стейнеру в глаза, пока тот не отвел их.

– Да нет, честно, Остин. – В его голосе послышалась неуверенность. – Так, кое-какие мелочи.

Шеф смотрел на него еще секунд десять. Наступило молчание, которое мог прервать только он; Наконец Чедвик сел за стол и начал перелистывать кипу написанных от руки бумажек. Это был крупный мужчина, шести футов роста, уже за пятьдесят, но все еще в форме. Он сидел за солидным столом красного дерева, за которым любой другой выглядел бы глупо или напыщенно.

– Ради Бога. – Он показал рукой на ближайший стул.

Стейнер подошел и сел с видом человека, ждущего заключения врача о своей кардиограмме.

– Дерьмо! – негромко выругался Чедвик. И, не отрывая глаз от бумаг, добавил: – Ты прочел вот это. – Чедвик сказал это так, словно ждал ответа на незаданный вопрос.

– На самом деле никто не знает...

– Что происходит, – закончил за него шеф.

Стейнер не был уверен, ждет ли Чедвик ответа или уже все сказал сам. Наконец он осторожно проговорил:

– Мы разобрались с этой Лоример.

Фраза повисла в воздухе. Чедвик продолжал читать, хотя было очевидно, что ему известно содержание этих бумаг.

Стейнер начал снова:

– Все сошло довольно гладко.

– Ты так думаешь?

Стейнер пожал плечами.

– Да, конечно.

Чедвик не стал ему возражать, только спросил, по-прежнему не поднимая глаз:

– А этот парень, Дикон?

– Я не о нем, – сказал Стейнер. – Я хочу сказать, когда Лоример была... – Казалось, он не решается назвать вещи своими именами.

– Убита, – подсказал Чедвик.

– Убита. – Стейнер кивнул, довольный тем, что Чедвик сам произнес это слово. – Все было отлично. Это сошло гладко.

– Так ли, Гарольд?

– Да. – У Стейнера это слово получилось похожим одновременно на смех и на кашель. Когда Чедвик назвал его по имени, он понял, что сказал что-то не то.

Аккуратно, будто не желая потревожить прохладный, кондиционированный воздух, Чедвик положил бумаги на стол и посмотрел налево, через плечо своего собеседника, на изломанную темно-синюю линию горизонта. Он вздохнул, и в его глазах появилось задумчивое выражение.