– А вы что ответили?
Кэролайн прикусила губу. Телефонный звонок так много для нее значил, что от волнения она упустила из сказанного больше половины. Но надежды ее не сбылись – не было ни обещаний, ни обсуждения цены, никаких указаний. Целыми днями она металась по своему номеру, двигаясь в сложном рисунке, похожем на пентаграмму, между теми точками в комнатах, где стояли телефонные аппараты. Телефон постоянно был в поле зрения. Звонки портье, горничной и даже Чезаре вызывали у нее головокружение.
Она ждала только один звонок. Она так его желала, что, когда, наконец, это случилось, силы почти оставили ее, а сам разговор привел ее в еще большее отчаяние. Он был беспощадно кратким и ничего не решил. Ее чувства, до крайности обостренные, заслонили все остальное.
– Сейчас вспомню. Кажется, я сказала ему: «Это мой друг». Да, как будто бы так. Тогда он ответил: «Берегитесь» – и назвал меня по фамилии мужа. «Берегитесь, ложь дорого вам обойдется». И положил трубку. Кажется, это все.
Кэролайн в сомнении покачала головой и отвернулась к окну, пытаясь подавить слезы.
– Ну что ж, подождем, – сказал Герни. – Я останусь здесь вместе с вами.
Она кивнула и улыбнулась, обрадованная его решением.
– Извините, хотите выпить?
Он попросил виски с содовой. Кэролайн метнулась к подносу, принесла ему стакан, после чего снова занялась своими покупками, тщательно укладывая их в сумку. Ее лихорадочные движения выдавали сильное напряжение. Наконец она все упаковала и отнесла сумку в спальню. Потом вернулась, взяла стакан с виски, включила телевизор и села на диван, но не рядом с Герни, а на противоположном конце.
Сидя в разных углах, они смотрели какое-то рождественское шоу. Пять женщин и один мужчина, видимо «звезда», такими приторными голосами распевали рождественские гимны, что они звучали почти кощунственно. В красных мини-платьях с капюшонами, отороченными мехом, длинноногие женщины улыбались и пританцовывали, стоя за спиной солиста, проникновенно исполнявшего «Ночь молчит...», словно это была какая-то народная баллада. Воздев руки к небесам и закатив глаза, он выводил свои бархатные трели. Белая крахмальная манишка резко контрастировала со смуглой кожей его лица, казалось насквозь пропитанной загаром.
Герни заметил, что Кэролайн хотела создать в своем номере домашний уют, но эти попытки ничего, кроме грусти, в ней не вызывали. Сбросив туфли и поджав под себя ноги, она бросила острый взгляд на Герни. На протяжении часа, пока они сидели у телевизора, она то и дело принималась тихонько плакать, опустив голову и прикрыв лицо рукой.
Когда Герни звонил ей, чтобы сообщить о своем прилете в Америку, он попросил приготовить для него фотографии Дэвида. Они и сейчас были при ней, но расставаться с ними ей не хотелось, они были для нее своего рода талисманом, и она всегда носила их при себе. И сейчас, достав их из сумки вместе с пачкой сигарет, Кэролайн просматривала их, но говорить о сыне все еще не была готова, хотя у Герни не было необходимости расспрашивать о нем.
Ранним рождественским утром, примерно в семь тридцать, раздался звонок.
Герни велел Кэролайн, находившейся в спальне, снять трубку, и она, как и договорились, подняла ее после третьего звонка. Он слушал разговор из гостиной.
Когда она ответила, мужской голос после паузы сказал:
– У нас мало времени, так что постарайтесь не перебивать меня. Я звоню, чтобы сообщить о Дэвиде. С ним все в порядке.
Кэролайн стала что-то лепетать, но мужчина ее оборвал:
– Слушайте внимательно. В Штатах его больше нет, мы его перевезли.
– Что вы хотите этим сказать... нет в Штатах? Что вы имеете в виду?
На этот раз у него хватило терпения ее выслушать. В ее словах звучала паника, сдерживаемая лишь необходимостью знать все подробности.
– Так безопаснее для всех, и для Дэвида тоже.
– С ним все в порядке? – Голос ее стал пронзительным, а под конец она уже визжала.
– Да, – ответил мужчина. – У нас нет времени. Мы хотим знать о Герни.
Кэролайн ответила так, как велел ей Герни.
– Он мой друг, я же вам говорила. Это правда. Он мне помогает. Одна я не справлюсь. Просто не могу, – произнесла она сквозь рыдания.
Несколько секунд на другом конце провода молчали, но не из жалости к ней, – видимо, обдумывали ее слова.
– О'кей, – последовал ответ.
Но она не слушала его и продолжала говорить, потом наступило неловкое молчание – слегка комичное, когда сначала вместе говорят, а потом также дружно вместе умолкают.
Читать дальше