Тесс Герритсен - Сад костей

Когда на следующее утро Норрис поднялся, девушка еще спала. Он думал было разбудить ее и выпроводить на улицу но не осмелился. Она спала крепко, как ребенок. При свете дня ее одежда выглядела еще более изношенной: плащ явно неоднократно штопали, а на подоле юбки засохла грязь. На пальце поблескивало колечко с цветными стеклышками вместо камней — дешевый вариант тех разноцветных колец, которые он видел на руках многих дам, даже своей матери. Ее кольцо казалось жалким их подобием — такое жестяное украшение можно подарить разве что ребенку. Норрису показалось странным и трогательным, что Роза без всякого стеснения носит на пальце такую безделушку, словно с гордостью демонстрируя свою бедность. Пусть девушка бедна, зато ее лицо изящно и безупречно, а каштановые волосы медью отливают на солнце. Если бы ее голова покоилась не на тряпье, а на изящной кружевной подушке, Роза смогла бы соперничать красотой с любой дивой Маячного холма. Однако в будущем бедность наверняка сотрет краски с лица Розы Коннелли задолго до того, как румянец спадет со щек какой-нибудь тамошней обитательницы. «Мир несправедлив, и я не в силах изменить его», — снова подумал юноша.

Денег у него было в обрез, однако Норрис оставил рядом с девицей несколько монет — какое-то время ей удастся прокормиться. Когда он вышел из комнаты, Роза еще спала.

Он ни разу не был на службе преподобного Уильяма Чаннинга, хотя неоднократно слышал о нем. И действительно, невозможно было не знать о Чаннинге, чьи якобы завораживающие проповеди привлекали в унитаристскую церковь на Федеральной улице все больше преданных последователей. Давеча на приеме у доктора Гренвилла сестры Уэлливер вовсю распевали дифирамбы Чаннингу.

— Воскресным утром вы увидите там всех влиятельных людей, — распиналась Китти Уэлливер. — Мы все будем там завтра — господин Кингстон, господин Лакауэй и даже господин Холмс, хотя его вырастили кальвинистом.

Нельзя пропустить это, господин Mapшалл! Его проповеди такие яркие, такие мудрые. Он и в самом деле заставляет людей думать!

Хотя Норрис сомневался, что в голове Китти Уэлливер способна возникнуть хоть одна мудрая мысль, он не мог пренебречь ее советом явиться на проповедь. Накануне вечером Норрис бегло познакомился с кругом людей, в котором надеялся вращаться в будущем, а сегодня утром те же люди будут сидеть в церкви на Федеральной улице.

Переступив порог, он тут же увидел знакомые лица. Венделл и Эдвард сидели на одной из передних скамей,

Норрис начал было пробираться к ним, однако кто-то коснулся его плеча, и в следующую секунду юноша был атакован сестрами Уэлливер.

— О, мы очень надеялись, что вы придете! — воскликнула Китти. — Не хотите ли сесть с нами?

— Да, пожалуйста! — подхватила Гвендолин. — Мы всегда сидим наверху.

Туда Норрис и отправился, вынужденный подчиняться женским прихотям. В результате он оказался на балконе между юбками — Китти слева и Гвендолин справа. Вскоре Норрис понял, почему сестры предпочитали это уединенное место на балконе: здесь они могли сплетничать прямо во время проповеди преподобного Чаннинга — слушать ее они и не собирались.

— Смотри, это же Элизабет Пибоди! Сегодня у нее чтото суровый вид, — заметила Китти. — И какое отвратительное платье. Совсем ей не к лицу.

— Судя по всему, преподобный Чаннинг уже устал от ее общества, — прошептала в ответ Гвендолин.

Китти ткнула локтем руку Норриса.

— Вы ведь слышали об этом, верно? О мисс Пибоди и его преподобии? Они близки. — И лукаво подчеркнула:

— Очень близки.

Норрис с балкона оглядел роковую женщину, виновницу скандала, и увидел скромно одетую особу в некрасивом пенсне, ее лицо выражало сосредоточенное внимание.

— А вон Рейчел. Я не знала, что она вернулась из Саванны, — продолжала Китти.

— Где?

— Сидит рядом с Чарлзом Лакауэйем. Ты ведь не думаешь, что они…

— Даже не представляю. Тебе не кажется, что Чарлз сегодня выглядит как-то странно. У него такой нездоровый вид.

Китти склонилась к перилам.

— Вчера вечером он уверял, будто его лихорадит. Возможно, он все-таки сказал правду.

— А может, он просто с трудом переносит Рейчел, — захихикала Гвендолин.

Норрис попытался сосредоточить внимание на проповеди преподобного Чаннинга, но постоянно болтавшие девицы не давали ему слушать. Накануне вечером веселье придавало им очарование, сегодня же Норриса раздражало их пустословие: кто с кем сидит, какая девица глупая, а какая — ученая. Внезапно он вспомнил об одетой в лохмотья, обессиленной Розе Коннелли, которая, свернувшись клубком, лежала на полу, и подумал, как безжалостно могли бы отозваться о ней эти девицы. Стала бы Роза попусту тратить слова, обсуждая чужое платье или интрижку священника? Нет, у нее были другие, будничные хлопоты: как прокормиться, где спрятаться от бури — почти животные заботы. И тем не менее сестры Уэлливер считали себя более достойными только потому, что у них были красивые наряды и уйма свободного времени — они запросто могли скоротать воскресное утро на балконе в церкви.