Роберт Блох: Психоз 2

— Насколько я понимаю, вы хотите сказать, что Норман больше не думает, будто он — это его мать.

— Норман — это Норман. И думаю, он принимает себя за такового. Если помните, в прошлом, когда его сознанием завладевала материнская личность, он совершал убийства, переодеваясь женщиной. Теперь он это осознает, хотя и не помнит отчетливо подобные эпизоды. Материал этих воспоминаний всплыл в результате гипноза, и был проанализирован после сессий, однако в обычном своем состоянии пациент по-прежнему ничего не помнит. Но, по крайней мере, он больше не отрицает действительность. Он был подвергнут катарсису. [12] Катарсис — метод психотерапевтического воздействия, впервые описанный в «Очерках об истерии» (1895) Зигмунда Фрейда и Йозефа Брейера и подразумевающий разрядку (снятие) напряжения и тревоги путем доведения до сознания пациента, находящегося в гипнотическом трансе, идей, переживаний и воспоминаний, вытесненных в подсознание и служащих причиной невротического конфликта. Выйдя из лона психоаналитической теории, этот метод в тех или иных формах используется современными психотерапевтическими практиками, развивающимися вне рамок психоанализа. Катарсис — ключевой элемент психотерапевтического метода психодрамы (см. прим. 14 ).

— Но без абреакции? [13] Абреакция — интенсивная негативная психосоматическая реакция находящегося под гипнозом пациента на актуализацию подавленных мучительных воспоминаний.

— Именно так. — Доктор Клейборн внимательно посмотрел на нее. — Значит, вы и вправду читаете книги по этой тематике?

Сестра Барбара кивнула.

— И каков прогноз?

— Я уже сказал вам. Мы прекратили проводить регулярные обследования Нормана — нет смысла ждать в дальнейшем серьезных улучшений. Но теперь он не нуждается в строгой изоляции или успокоительных препаратах. Конечно, мы не рискуем выпускать его на прогулки. Я поручил ему заведовать здешней библиотекой. Таким образом, у него появилось хоть немного свободы в сочетании с ответственностью. Большую часть времени он читает.

— Из ваших слов я заключаю, что живется ему одиноко.

— Да, я это сознаю. Но больше мы ничего не можем для него сделать. Родственников у него нет, близких друзей тоже. А в последнее время в связи с переизбытком пациентов я не имел возможности уделять ему много времени и даже регулярно бывать у него.

Рука сестры Барбары затеребила четки, и она еще раз глубоко вздохнула.

— Можно мне повидать его?

Доктор Клейборн замер и уставился на нее.

— Зачем?

Она заставила себя выдержать его взгляд.

— Вы сказали, что ему одиноко. Разве это не достаточная причина?

Он покачал головой.

— Поверьте мне, я понимаю, что вы сочувствуете ему…

— Дело не только в этом. Это наше призвание. Именно за этим мы и пришли сюда с сестрой Кьюпертайн. Чтобы помогать беспомощным, подружиться с теми, у кого нет друзей.

— А может, и обратить их в свою веру?

— Вы доверяете религии? — спросила сестра Барбара.

Доктор Клейборн пожал плечами.

— Мои взгляды не имеют значения. Но я не могу подвергать опасности здоровье моих пациентов.

— Пациентов? — Теперь ее ничто не сдерживало, и она заговорила быстро. — Если бы вы были способны к сопереживанию, вы не думали бы о Нормане Бейтсе как о пациенте! Он человек — бедный, одинокий, растерянный человек, который даже не понимает толком, почему его держат взаперти. Он знает только одно: никому нет до него дела.

— Мне есть.

— Вот как? Тогда дайте ему возможность узнать, что и другим тоже.

Доктор Клейборн еле заметно вздохнул.

— Хорошо. Я отведу вас к нему.

— Благодарю вас.

Когда они шли через холл к боковому коридору, ее голос смягчился:

— Доктор…

— Да?

— Простите меня за то, что я проявила такую настойчивость.

— Не стоит извиняться. — Доктор Клейборн в свою очередь тоже заговорил мягче. Здесь, в темноте коридора, он вдруг показался ей усталым и опустошенным. — Иногда полезно, когда на тебя наседают. Снова ощущаешь адреналин. — Он улыбнулся, остановившись перед двойной дверью в дальнем конце коридора. — Вот мы и пришли. Это библиотека.

Сестра Барбара глубоко вздохнула — во всяком случае, попыталась это сделать в третий раз за день. Воздух был сырой, теплый, абсолютно неподвижный, и тем не менее ощущалось какое-то движение, какой-то трепещущий, пульсирующий ритм, притом такой сильный, что у нее закружилась голова. Она невольно потянула руку к четкам и только тогда поняла, в чем дело. Это стучало ее сердце.