Виктор Пронин - Ошибка в объекте

— Придется, наверно, оставить,— вздохнул Жигу нов.— Только это… не обижайте Ромашкину, ладно? И жене о ней не говорите. Прошу Да,— остановился Жигунов уже у двери и повернул к Демину свое исхудавшее, обострившееся лицо.— А что говорит о шарфе жена? Вы спрашивали у нее?

— Спрашивал. Она говорит, что вы пришли с этим шарфом

— Что значит пришел?

— Это значит, что его не подбрасывали, что дома он оказался не случайно, что вещь эта вам не такая уж чужая, как вы это пытаетесь изобразить.

Обернувшись от двери, Жигунов некоторое время с яростью смотрел на Демина, потом как-то обмяк, усмехнулся.

— Скажите, пожалуйста, пытаюсь изобразить… в моем положении еще что-то пытаться… Тут бы живу остаться.

— Вы многое вспомнили со времени нашей последней встречи. Каждый раз, когда мы с вами встречаемся, вы словно бы маленький подарочек мне готовите. Сегодня вот Ромашкину подарили

— Не дарил я вам Ромашкину! — зло выкрикнул Жигунов.

— Конечно, конечно… Я в переносном смысле. Не возьму я Ромашкину, не бойтесь. Чует мое сердце, она вам самому еще пригодится.

— Может, и пригодится,— угрюмо кивнул Жигунов.

— И все-таки не пойму, что вас держало в доме целый день! — воскликнул Демин.— Не пойму.

Жигунов отошел от двери и приблизился к самому столу.

— Отец, понимаете? Отец! — заговорил он с тихой яростью.— Какой-никакой, а батя. Ведь я его и другим помню — молодым, сильным, трезвым. С моей женой у него конфуз произошел, да. Было дело. Не вернешь. По пьянке. Я не снимаю с него вины, но и казнить его до самой смерти тоже не буду. Каждую минуту за это проклинать?! Нет. Пришел он ко мне на работу, сам пришел, первым. Пьяным пришел, потому как трезвым не решился. Для храбрости выпил. Что мне было делать? Гнать его? Нет. Не стал. Отвел домой. Ведь это и мой дом, вырос я в нем. Дай, думаю, посмотрю, как батя живет. Семьдесят ему, а живет один… Вот и пошел. Еще была мысль, и в ней признаюсь… Может, думаю, наладится все, может, вернемся с женой в дом… В общежитии какая жизнь? Крики почти всю ночь, смена уходит, смена приходит… Дверь почти бумажная, от голоса настоящего дрожать начинает, жену обнять опасаешься! Кто-то дышит в коридоре, и то слышно… А потом, я же говорил — сам выпил, контроль потерял. Над временем, над собой, над положением за столом…

— Пьян был, ничего не помню,— как бы про себя проговорил Демин.

— Да! — закричал Жигунов.— Да! Не помню! Что же мне, вешаться?

— Думаю, не стоит,— спокойно ответил Демин.— Будем работать, Жигунов. А у вас есть время подумать, глядишь, и вспомните чего-нибудь новенькое, а?

— С Лагодехами разговаривал,— сказал Рожнов на следующее утро.— Там тебя ждут. Добираться лучше всего через Тбилиси. Самолетом, а дальше автобусом. К вечеру того же дня будешь на месте.

— И там действительно живет родня нашего Тетрадзе?

— Живет,— кивнул Рожнов.— За домом установили наблюдение.

— Не верится, что Нефедов там появится…

— Уже появился,— невозмутимо сказал Рожнов.— Местные товарищи заглянули в гостиницу, она там единственная. В этой гостинице одну ночь провел некий гражданин по фамилии Нефедов.

— Наш Нефедов?

— Трудно сказать,— усмехнулся Рожнов.— Не забывай — это маленькая кавказская гостиница. Скажи спасибо, что еще фамилию постояльца записали. Когда-то я был в Лагодехах,— мечтательно произнес Рожнов.— Какой там базар! Обязательно посети. С гостиницей, местным уголовным розыском, родней Тетрадзе — решай сам, можешь всем этим и пренебречь, а вот базар надо посетить. Какие там орехи! Мешками стоят… И что самое удивительное — покупают мешками!

— Мешок — не знаю, но пару килограммов привезу,— пообещал Демин, поднимаясь.

— Думаешь, это очень много — два килограмма? — невинно спросил Рожнов.— Там самые дешевые орехи Не разоришься и на трех килограммах.

— Даже сейчас, в марте?

— Особенно в марте. Они за зиму просохли, стали легкие, ломкие, шершавые, их на килограмм идет столько… О! Возьмешь в кулак,— Рожнов посмотрел на свою ладонь так, словно на ней уже лежал крупный грецкий орех,— возьмешь вот так, сдавишь, и он хрустит, кожура лопается, раскалывается, а внутри мерцает золотистый плод, знаешь, будто мозг с хорошими глубокими извилинами.

— Уговорили, Иван Константинович. Только насчет мозга — напрасно. Когда говорят про мозг в хрупкой скорлупе, у меня возникают другие мысли.

Подобные командировки были нечастыми, и Демин откровенно наслаждался перелетом в Тбилиси, с волнением смотрел на проплывающие внизу вершины Кавказского хребта, кто-то из знающих пассажиров показал на одну из вершин, и по самолету прошелестело слово «Казбек». Демин тоже не удержался от того, чтобы с почтением произнести это слово, но тут помимо его воли вершину заслонили печальные глаза Тетрадзе и уже не покидали его, когда он пересекал на автобусе всю Грузию с запада на восток, приближаясь к небольшому грузинскому городку с непривычным названием Лагодехи.