Альберт Пиньоль - Холодная кожа

Поскольку я совершенно не мог рассчитывать на его помощь, то решил действовать по собственной инициативе. Мне бы хотелось, чтобы Батис участвовал в деле вместе со мной, но привлечь его на свою сторону я никак не мог. По иронии судьбы именно Кафф навел меня на эту мысль: во время нашего спора он высказал предложение сдать наше оружие омохитхам. Как раз это я и сделал. Естественно, приняв меры предосторожности. У нас уже давно кончились патроны для старого ружья Батиса, а потому оно нам было совершенно не нужно. Кафф вряд ли бы о нем вспомнил.

Я пошел на тот самый берег, на который высадился когда — то на остров. По моим наблюдениям, омохитхи часто появлялись здесь. Я с силой воткнул приклад ружья в песок и выложил вокруг него кольцо крупной гальки, желая таким примитивным способом подчеркнуть свои намерения. Возможно, они поймут этот знак. В любом случае, терять нам было нечего.

Медленно протянулись еще три дня, и ради справедливости следует отметить, что Батис не пытался встать между мною и Анерис. Мне кажется, он действовал так намеренно. Кафф всегда избегал решения важных задач. Совершенно естественно, наблюдая за нашими отношениями, он кое о чем догадывался. Но это были очень туманные подозрения, гораздо менее четкие, чем можно было ожидать в подобных обстоятельствах.

Люди, чья жизнь проходит на море, обычно грубоваты и столь же практичны. Из опыта нашего совместного проживания, а также из — за того простого обстоятельства, что мне довелось прочитать больше книг, чем ему, он решил, что рядом с ним оказался сбившийся с пути библиотекарь. Совершенно очевидно, единственная разница между нами заключалась в том, что в жизни мне встретился такой удивительный человек, как мой наставник. Однако Батис разделял распространенное мнение о том, что книги являются неким противоядием от искушений плоти, а потому был убежден, что наши желания не имеют ничего общего.

Вероятно, более всего его смущал тот факт, что я не оспаривал его прав на обладание Анерис. Если бы мне пришло в голову сделать это, нам бы пришлось начать настоящее пиратское сражение, и вот тогда его натура оказалась бы на привычной для него территории. Но я никогда бы не стал оспаривать у него право на вагину. Я хотел, чтобы он понял нечто большее и гораздо более важное: наши враги не были животными. Человек более сообразительный непременно бы осознал, что эта мысль опасна для его интересов, так как неизбежно сближала меня с Анерис. Но он этого не понимал. Примитивные мозги Батиса Каффа воспринимали очевидность происходящего, но вместо просветления это вызывало у него полный ступор сознания. Отвергая идею в целом, этот человек был не способен осмыслить ту ее часть, которая непосредственно затрагивала его жизнь. Вместо ответа он поворачивался спиной и делал вид, что проблемы не существует.

Дело было в том, что теперь Кафф находился в двойном кольце осады: снаружи маяка и внутри него. И не то чтобы Батис, Батис Кафф, был не способен понять происходящее. Просто у него не было ни желания, ни возможности взглянуть на нашу жизнь по — иному. Он по — своему приспособился к обитанию на острове. Кафф обладал примитивными моральными устоями и не был убийцей. Или не хотел им быть. На протяжении этих дней Батис чаще обычного повторял свою историю об итальянце, которого сочли содомитом, или наоборот. И это был не простой анекдот, а обрывок прошлого, о котором я ничего не знал, несчастный случай, непредумышленное убийство, его более или менее осознанные действия, которые превратили его в парию общества.

Возможно, именно так, скрываясь от правосудия, он попал на остров. Это меня не волновало. В конце концов, решать вопрос о том, был ли Батис хорошим или дурным человеком, я не собирался. На маяк попадали лишь те, кому приходилось от чего — нибудь скрываться, — мой собственный опыт подтверждал это. Оказавшись здесь, Кафф был вынужден найти в этом безумии какой — то смысл и предпочел взять за точку отсчета ночи, а не дни. Он представил противника зверем, увидев в нем только чудовище, не смог понять существовавшего конфликта и встал на путь варварства. Парадокс состоял в том, что его точка зрения сохранялась, несмотря на всю ее ущербность. Борьба за жизнь заставляла забыть обо всем. Ужасная опасность вынуждала нас подождать с обсуждением идей, которые казались Каффу абсурдными. Как только железная логика Батиса укрепилась, каждый новый штурм лишь делал ее несокрушимее. Страх, внушаемый омохитхами, был его надежным союзником. Чем ближе они подступали к маяку, тем больше возникало аргументов в его пользу. Чем яростнее оказывались атаки, тем меньше сил оставалось на рассуждения о противниках.