Линкольн Чайлд - Утопия

Изображение создателя парка смотрело прямо на Уорна, все так же широко улыбаясь, словно наслаждаясь произведенным на зрителя впечатлением. Несомненно, он тщательно продумал представление от начала до конца, не зная, что оно в итоге станет эпитафией самому себе.

Черные глаза Найтингейла сверкнули под нависшими бровями.

— С тех пор как был дан старт проекту Утопии, мы уже воплотили в жизнь многие важнейшие новшества в сфере развлечений. Мы создали соответствующую высокореалистичную среду, воздействующую на подсознание посетителя, применили новейшие технологии в области голографии и видео, запустили интеллектуальных автономных роботов.

— Спасибо, — пробормотал Уорн.

— Именно с вашей помощью мы продолжим внедрение новых идей. И Утопия будет продолжать строиться на основе того, чем она является уже сегодня — авангардом новой эры в сфере семейных развлечений и горнилом новых технологий. Желаю приятно провести время вместе с нами.

Все это время Найтингейл держал цилиндр в руках. Теперь же он развел их в стороны, и изображение начало слегка дрожать. По его краям возникло странное золотисто-серебристое мерцание, отчетливо видимое на фоне приглушенного освещения в комнате. Свечение начало быстро распространяться внутрь, пока фигура Найтингейла не превратилась в облако из магической пыли, очертаниями напоминающее силуэт человека; как показалось Уорну, оно слегка поклонилось.

— До новой встречи, — сказал Найтингейл, но голос его уже становился столь же иллюзорным, как и само изображение.

Его контуры неожиданно стали ярче, рассыпавшись бесчисленными светящимися точками, а затем оно исчезло с едва слышным мелодичным звоном.

Уорн стоял, не в силах пошевелиться, глядя туда, где только что был Найтингейл, и чувствуя себя так, будто оказался где-то в пустоте между прошлым и будущим. Он сморгнул подступившие к глазам слезы.

— До свидания, Эрик, — тихо проговорил он.

Эндрю Уорн шел вдоль выкрашенного белой краской забора, моргая в ярких лучах солнца. Мимо сплошным потоком текли толпы посетителей. Тротуар был выложен широкими деревянными досками, потертыми и выцветшими, словно от многолетнего воздействия соли и солнца. Неподалеку крутил ручку своего аппарата шарманщик с ручной обезьянкой на плече. На противоположной стороне улицы расположился маленький городской парк с живописными аллеями и деревянными скамейками. В центре его стоял бельведер, где оркестр в соломенных шляпах и пиджаках в красно-белую полоску громко играл «Royal Garden Blues» [7] Известная джазовая композиция Кларенса и Спенсера Уильямсов (1919). . А над всем этим возвышались огромные русские горки под названием «Брайтон-Бич экспресс»; замысловатая паутина их деревянных опор и широкий трамплин первого спуска напоминали волшебным образом ожившую почтовую открытку.

Это были Дощатые Тротуары, доскональная реконструкция приморского парка развлечений начала двадцатого века, вплоть до чугунных уличных фонарей и даже, как с некоторым удивлением понял Уорн, едва заметного запаха конского навоза, казавшегося в данном окружении странно приятным. И все же, естественно, она не была полностью точной, поскольку никакой настоящий парк тысяча девятьсот десятого года не мог выглядеть столь идеально. Она напоминала тщательно оберегаемое ностальгическое воспоминание, облагороженное прошлое, поддерживаемое арсеналом скрытых технологий. Пробравшись сквозь толпу к границе маленького сада, Уорн достал из кармана карту и, сверившись с ней, двинулся по ближайшей дорожке.

Впереди виднелся голубой овал водоема. Плавная яркая кривая стеклянного купола высоко над головой добавляла ощущение нереальности и без того экзотической обстановке. Вдоль мраморной кромки пруда сидели на корточках дети и взрослые, опуская в воду руки и глядя на маленькие парусные лодки, скользящие по водной глади.

Уорн невольно вздрогнул. Место казалось вполне подходящим для встречи — расположенное в центре и, вероятно, не слишком многолюдное. Ему даже не пришло в голову, что там могут оказаться парусные лодки. Интересно, подумал он, как станет реагировать Джорджия?

Он тут же попытался отбросить возникшую у него мысль. Желание защитить дочь возникло у него чисто инстинктивно, машинально. Хотя со дня смерти Шарлотты прошло почти три года, оно, казалось, никогда его не оставляло. И чем больше он позволял себе его проявить, тем больше возмущалась Джорджия. «Я уже большая, — постоянно говорил ему весь ее вид. — Я могу и сама справиться». Она никогда не произносила этого вслух — точно так же, как почти никогда не говорила о матери, — но он все понимал неким отцовским шестым чувством. Забавно — несмотря на то, насколько близки они стали за последние три года, в ее душе оставался клочок неизведанной земли, куда ему запрещено было ступать.