Евгений Костюченко - Сафари для русских мачо

Макс рассказывал о лагере, из которого бежал вместе со своим погибшим приятелем. Зачем он передал Татьяне эту информацию? Просто хотел что-то сделать в память о друге. Только и всего. А спасать заключенных он и не собирался. Некого там спасать. Да и не нужно им это.

В лагерь попадали разные люди, но очень скоро все они становились одинаковыми. Их уравнивал строго однообразный быт, их сплачивал коллективный труд, их объединяли простые ритуалы — утренняя молитва перед котлом с варевом, и ночные хороводы вокруг костра, сначала в одежде, потом без нее, потом в обнимку с ближайшей женщиной. После утреннего ритуала пленники строем шли на работу. После вечернего парочками разбредались по кустам.

Гранцову показалось странным, что от лагерной баланды у кого-то еще возникает желание разбредаться парочками по кустам.

Но Макс объяснил, что баланда была вполне питательной. Во всяком случае, от голода никто не помирал. Кроме того, все дело в зелени. Кисловатые вяжущие листья, которые надо было жевать во время вечерних ритуалов, возбуждали не хуже виагры. Правда, сам Макс никогда ими не пользовался и, положив для виду в рот, незаметно выплевывал. Уклоняясь от развития этой темы, он рассказал о своих русских соседях по бараку.

Они называли себя протестантами, но за весь год Макс так и не смог выяснить, к какому направлению они все-таки примыкали. О Лютере они не слыхали, также как о методистах, адвентистах или кальвинистах. Протестанты — и всё тут. В Казахстане они, оказывается, подвергались беспощадному преследованию, и какой-то «международный центр» помог им эмигрировать в Эквадор. Там они попали в обычное рабство на креветочной ферме. Через полгода ферму разгромила полиция, и сектанты оказались в тюрьме с неграми и метисами. Оттуда их вытащил добрый русский старичок Федор Ильич. Он предложил им переехать в Аргентину, и они, собравшись всей оравой, с женами и детьми, погрузились в самолет, который и привез их сюда. Когда Макс попытался объяснить им, что до Аргентины отсюда шесть часов полета, протестанты осуждающе отвернулись и больше с ним не говорили.

Другие были не лучше. Почти все попали в лагерь, можно сказать, добровольно. Зачем таких спасать?

Все равно их жалко, сказал Гранцов. Я их понимаю. Наверно, они там неплохо жили, в своем Казахстане, пока не началось новое время. Все их лучшие друзья и соседи вдруг оказались немцами и быстренько перебрались на историческую родину. А этим-то что делать? В Россию их никто не звал, а уехать хочется. А тут подворачивается такая возможность — записаться в протестанты и слинять в Америку. Трудно удержаться от соблазна. И ведь их не обманули. Они оказались в Америке. Только в Южной.

Все равно они уроды, ответил Макс. Такие же, как и все остальные. Бывшие кришнаиты, астральные чистильщики кармы и прочие. После обеда сидят, строчат свои дневники. Им за них оценки ставят. Отличники освобождаются от работ, становятся вроде ефрейторов. Что характерно, дневники разрешают писать всем, но пишут только русские. Нация писателей. Конечно, были среди заключенных и другие персонажи. Например, многих захватили какие-то бандиты, работавшие под таксистов. Налетели прямо на улице, увезли в зиндан, или как это у них называется. Поначалу хотели выкуп получить. Потом продали в лагерь.

Им удалось бежать. И если бы не напоролись на минное поле…

Мины — это отдельный разговор. В лагере две лаборатории. В одной гонят кокаин, в другой делают взрывчатку. Не простую, а уникальную. С виду — тряпка тряпкой. Разработана одним русским технологом. Обычное на вид толстое полотно. Трехслойное, если приглядеться. Приложил, придавил. Инициируешь. Взрыв только с одной стороны ткани. Нет ни пыли, ни дыма. Дробит поверхность.

Идеальный инструмент для проделывания отверстий нужной формы. Но можно использовать и в военном деле. Как и все прочие изобретения русского гения. Ох уж этот русский ум, бессмысленный и беспощадный.

Кстати, изобретатель скончался. И вместе с ним погибло все производство. Обмотался всей произведенной продукцией, и инициировал. И сам исчез, и единственный образец. А почему он это сделал? Свихнулся, наверное. Наверно, слишком увлекся жеванием листьев, перевозбудился.

— Наверно, это был не единственный образец продукции, — сказал Гранцов. — Я видел в городе во время беспорядков такую тряпку. Позиция гранатометчика на чердаке, а на лестнице — растяжка на всякий случай, чтоб не входили без стука. Струна идет к фановой трубе, за ней какая-то тряпка. Больше ничего. Ни взрывателя, ни контактов каких-то, ни шашки. Взрыв, чугунные осколки, труп.