Джеймс Паттерсон: Переступить черту (сокращ.)

Однако, увидев за дверью молодую блондинку в мятых джинсах, темно-синей куртке, да еще и с рюкзаком, я понял, что она вряд ли собралась на коктейль.

— Мистер Беннетт? — произнесла она, опуская рюкзак на пол. — Я Мэри-Кэтрин. Добралась наконец.

Говорила она с приятным ирландским акцентом, и я подумал: наверное, какая-то родственница моей жены.

— Добрались? — не без опаски повторил я.

— Я — помощница по хозяйству, — ответила Мэри-Кэтрин. — Нона сказала, что обо всем с вами договорилась.

Помощница по хозяйству? Нона? Тут до меня дошло, что Нона — это мать Мейв.

— Видите ли, я не совсем понимаю, о чем вы говорите.

Мэри-Кэтрин приоткрыла рот, словно собираясь что-то сказать. Потом закрыла.

— Прошу прощения, что отняла у вас время, сэр, — проговорила она наконец и подняла с пола рюкзак. — Похоже, произошла какая-то ошибка.

Когда она подошла к лифту, рюкзак выскользнул из ее руки. Я вышел в коридор, чтобы помочь ей, и только тут заметил на полу кучу писем и газет. Я давно не разбирал почту, и Андерхиллы сваливали мою корреспонденцию в коридоре под наш общий столик, чтобы не сдвигать свою коллекцию старинных щипцов для орехов.

Из стопки торчал один довольно странный на вид конверт.

— Подождите, Мэри-Кэтрин, — сказал я. — Одну секунду.

Я вскрыл письмо. Написано оно было от руки, микроскопическим почерком, но мне все же удалось разобрать слова: «Дорогой Майкл», «Мэри-Кэтрин» — дважды — и «Да благословит тебя Бог в пору тяжких испытаний. С любовью, Нона».

Что все это значит, я пока так и не понял, но одно знал точно: я слишком устал, чтобы разбираться во всем прямо сейчас.

— Ага, — сказал я девушке, когда открылась дверь лифта. — Значит, вы — Мэри-Кэтрин, помощница по хозяйству.

В ее синих глазах мелькнула надежда. Но где же я ее, черт побери, размещу? Наш постоялый двор забит под завязку. Впрочем, я тут же вспомнил о комнатке для прислуги, которую мы превратили в кладовку.

— Пойдемте, — сказал я Мэри-Кэтрин. — Я покажу, где вы будете жить.

Нам понадобилось добрых двадцать минут, чтобы избавить эту каморку от ненужного хлама.

Когда я притащил постельное белье, Мэри-Кэтрин уже аккуратно раскладывала свои вещи по ящикам старого шкафа.

С минуту я разглядывал ее. Ей было лет тридцать, и в ней ощущалась некая добрая деловитость — хорошее качество для той работы, которую она вызвалась исполнять.

— Нона, случаем, ничего вам не говорила о размерах моей семьи?

— По-моему, она сказала «целый выводок детишек».

— А «целый выводок» — это сколько? В ваших краях?

— Пять?

Я покачал головой и ткнул большим пальцем вверх: прибавьте.

— Семь?

Я повторил тот же жест и увидел, как в глазах у Мэри-Кэтрин мелькнул испуг.

— Ну не десять же? — сказала она.

Я кивнул.

— Подтирать себе попки они уже умеют. Вообще ребятишки отличные. Однако, если вам захочется сию же минуту сбежать, я вас винить не стану.

— Десять? — недоверчиво повторила Мэри-Кэтрин.

— Единичка и ноль, — улыбнулся я. — И еще, если собираетесь работать у нас, называйте меня Майком. Или идиотом, если вам так больше нравится. Но только, прошу, не называйте мистером Беннеттом.

— Хорошо, Майк, — ответила Мэри-Кэтрин.

Покидая ее, я обратил внимание на то, что паническое выражение, похоже, прилипло к ее лицу надолго.

Спустившись вниз, я забрался в свою постель, однако мне не спалось. Я вдруг вспомнил, что завтра состоятся похороны Кэролайн Хопкинс — еще одно печальное обстоятельство, которым можно было занять голову хоть на всю ночь.

Около часа я пролежал в темноте, стараясь не проникаться жалостью к своей персоне. Ведь не мое же тело истерзано страшной болезнью. Не я посвятил тридцать восемь лет жизни тому, чтобы помогать людям, а в итоге тридцать девятого года уже не увижу.

А потом я заплакал. Все мое стальное самообладание разбилось вдребезги, и от меня попросту ничего не осталось.

Поначалу я всего-навсего согласился со смелой идеей Мейв: нам нужно усыновить кого-нибудь — или удочерить. После того как выяснилось, что своих детей у нас быть не может, я понял, что готов сделать все, о чем попросит Мейв, лишь бы она была счастлива.

Однако после появления Джейн я решил, что, пожалуй, и хватит. Трое детишек, да еще и в Нью-Йорке? На мешок с деньгами я как-то не походил.

Но Мейв смогла доказать мне, что и в доме нашем, и в сердцах найдется место еще для одного ребенка. После Фионы и Бриджет я выпучивал глаза всякий раз, как Мейв упоминала об очередном несчастном младенце, о каком ей случилось услышать, и спрашивал: «Что, еще одна соломина на верблюжью спину?»