Джеймс Паттерсон - Переступить черту (сокращ.)

— Я знала, что в конце концов мы с вами подружимся. А звоню я вот почему: я брала интервью у попавших в заложники знаменитостей. Разговаривала с активистом борьбы за гражданские права, преподобным Соллстисом, и знаете, что он мне сказал?

Неистовый в обличениях Соллстис был известен главным образом одной чертой характера. Ненавистью к копам.

— Считайте, что я затаил дыхание, — сказал я.

— Он говорит, что, по его мнению, преступники были копами, — сообщила Калвин. — Вот я и решила поделиться с вами этой новостью. И сказать заодно, что печатать подобную чушь я отказываюсь. Хорошо? Видите, я не такая уж и плохая.

— Хорошо, — ответил я. — Спасибо за звонок.

Положив трубку, я откинулся на спинку кресла, обдумывая выдвинутые Соллстисом обвинения. Что именно ему известно? И насколько это важно? Я перезвонил Калвин и получил от нее номер его телефона.

Откладывать разговор на потом я не стал.

— Здравствуйте, ваше преподобие. Я детектив Майкл Беннетт из Управления полиции Нью-Йорка. Расследую захват собора. Мне сказали, что у вас есть информация по этому делу.

— Ха! — выпалил Соллстис. — Я знаю, чем вы там занимаетесь. Волынку тянете. Норовите замять эту историю. Послушайте, милейший, мне все известно. Я знаю копов. Только профи вроде вас могли обращаться с нами так, как это делали вы. Вы, копы, провернули все дельце, а теперь хотите упрятать концы в воду.

Могло ли это быть правдой? Весьма и весьма сомнительно.

Однако Соллстис поставил передо мной два серьезных вопроса. Откуда преступники знали о тактике осады? И почему все выглядело так, точно им заранее было известно о каждом нашем шаге?

На самом деле на острове Райкерс, что в Бронксе, стоит не одна тюрьма, а десять, и вмещают они до семнадцати тысяч заключенных. Райкерс смахивает на маленький город со своими школами, спортивными площадками, церквами и мечетями, продуктовыми магазинами, парикмахерскими и даже мойкой для машин.

Я приехал туда на следующее утро, с утра пораньше. Идея пришла мне в голову ночью, теперь же у меня появилась возможность проверить ее.

В восемь с минутами я уже оказался на территории тюрьмы. Меня провели в небольшую комнату для свиданий. И следующие несколько часов я просидел в ней, побеседовав за это время с десятками заключенных. Я проигрывал им сделанную во время переговоров запись голоса Джека, рассчитывая, что кто-нибудь из них слышал его во время прежних своих отсидок.

Однако ни один из семидесяти девяти заключенных, приходивших ко мне в эту тесную комнатку, ничем меня порадовать не смог. Представляете, как я себя чувствовал?

Так было, пока не появился восьмидесятый мой гость, Тремейн, костлявый тюремный «старожил» лет примерно сорока. И вот он-то сказал, что вроде бы слышал раньше голос Джека:

— Наверняка не скажу, но может быть.

Возвращаясь с Райкерса, я позвонил Лонни и попросил его прогнать отпечатки пальцев убитого бандита по базам данных, в которых хранятся сведения о людях, работавших в органах правопорядка нашего города, штата и страны в целом.

Час спустя у меня в кабинете запищал факс. Мне показалось, что прошел месяц, прежде чем из этой машины с гудением выполз листок бумаги. Я осторожно, чтобы не смазать еще свежую краску, поднял его с лотка.

А потом уже не смог оторвать от него глаз — не от фотографии, с которой мне улыбался мертвый теперь преступник, а от стоявшего под ней текста. Невероятно! — думал я.

Я набрал номер Уилла Мэттьюса и, когда нас соединили, сказал:

— Это Беннетт. Похоже, мы их нашли.

Когда мы выехали за черту города, пошел снег. Вереница из восьми машин — седанов ФБР и фургончиков особого подразделения нью-йоркской полиции — мчалась по Вестчестерскому лесу, однако ехали мы вовсе не в домик, в котором жила бабушка Красной Шапочки.

На повороте к Плезантвиллу мы покинули магистраль и покатили на запад, к Гудзону. И наконец, проехав вдоль взъерошенной ветром реки, остановились у высокой бетонной стены, увенчанной рядами колючей проволоки. К ней была привинчена вывеска: «ИСПРАВИТЕЛЬНОЕ ЗАВЕДЕНИЕ „СИНГ-СИНГ“».

Я вылез из машины, постоял немного у тюремной стены. Воздух здесь был холодный, и он, как показалось мне, стал еще холоднее, когда охранник, несший дежурство на башне, резко повернул в мою сторону закрытое темными очками лицо. Дуло болтавшейся у него на груди винтовки грозно поблескивало.

Сколько времени мы провели, пытаясь отправить этих бандитов за решетку, думал я, вглядываясь в тюрьму особо строгого режима. И нате вам, они за решеткой уже и были.