Джеймс Паттерсон - Переступить черту (сокращ.)

— Влачи свое бремя, пока не помрешь, — помолчав, сказал я. — Добрый совет Шеймаса Беннетта.

— Слова твои — верх мудрости, музыка для ушей, — заметил Шеймас. — Ты говоришь как настоящий ирландец. Мейв гордилась бы тобой.

Через два дня наши друзья и родственники собрались в церкви, в которой отпевали Мейв. На мой взгляд, людей было не меньше, чем на отпевании первой леди в соборе Святого Патрика.

В этом людском море я разглядел лица бывших коллег Мейв, пациентов, даже наших снобов-соседей. Пришли почти все ребята из моего убойного отдела и даже, как мне показалось, едва ли не все, кто служил в нью-йоркской полиции, — они пришли, чтобы поддержать своего товарища.

Во время бдения многие рассказывали про Мейв истории, которых я никогда прежде не слышал, — истории о том, как она умела утешить и успокоить больного, которого везли в операционную. О том, как она подбадривала людей, когда на них наваливалось чувство страшного одиночества.

Случаются дни, когда Нью-Йорк кажется самым бесприютным местом на свете, однако я, глядя, как облаченный в ризу Шеймас обходит, помахивая кадилом, гроб, слыша плач стоявших за моей спиной людей, испытывал чувство единения, которым способен наделить человека лишь самый малый из маленьких городков.

После чтения Евангелия Шеймас произнес панегирик.

— Любимое мое воспоминание о Мейв относится, не больше и не меньше, к Всемирному торговому центру, — поднявшись на кафедру проповедника, сказал он. — Мы с ней работали добровольцами в пришвартованном у берега плавучем ресторане, кормили спасателей. А в это время транслировали четвертый матч бейсбольного чемпионата. Я был на палубе, и вдруг до меня долетел снизу совершенно оглушительный вопль. Мы сначала подумали, что стряслась какая-то беда, но, прибежав в ресторанный зал, увидели Мейв с наушниками на голове — она подпрыгивала на месте, да так, что чуть не раскачала наш теплоход. «Тино Мартинес их сделал! — вопила она. — Он их сделал!» И теперь, когда я думаю о Мейв, я всякий раз вижу ее среди тех изнуренных людей победно бьющей кулаком в воздух, вспоминаю, как ее энергия, жизненная сила превращала то мрачное время и место во что-то совершенно иное, в нечто, думаю я, схожее со святилищем.

Шеймас замолчал, а потом продолжил:

— Я не стану вам лгать. Я не знаю, почему Бог взял ее к себе именно сейчас. Но уже одно то, что она была с нами, представляется мне свидетельством Божьей любви. Давайте помнить урок, который преподносила нам Мейв каждым днем жизни. Не старайтесь сохранять что-либо для себя. Отдавайте все людям.

Все, кто был в церкви, и я в том числе, плакали и не стыдились слез. Над кладбищем светило солнце. Дети, держа в руках розы, подходили один за другим к гробу Мейв. Шона, прежде чем положить свой цветок на гроб, поцеловала его. А потом над надгробьями, над застывшей землей, послышался высокий, горький и сладкий звук волынок.

Я спросил себя, что сделала бы на моем месте Мейв, и потому проглотил слезы, обнял детей и мысленно пообещал жене, что постараюсь выдержать это испытание.

Я думал отпроситься с работы, чтобы побыть с детьми, у которых начались рождественские каникулы, однако Шеймас и слышать об этом не желал.

— Прости, приятель, — сказал он. — Наших детишек необходимо баловать — да так, как никого еще не баловали, а у тебя для этого сейчас настроение неподходящее. Так что лучше предоставь это нам с Мэри-Кэтрин. К тому же, Майк, тебе нужно заняться делом. Нечего рассиживаться дома, иди и возьми за хрип козлов, которые нагадили в соборе.

— Взять козлов за хрип? — переспросил я.

— Ну, я смотрю по телевизору полицейский сериал, — ответил Шеймас. — Это что, грех?

И потому сразу после похорон, в понедельник утром, я снова сел за рабочий стол в убойном отделе участка Северный Манхэттен. Позвонил оттуда Полу Мартелли и узнал, что ничего нового обнаружить пока не удалось. Каждый квадратный сантиметр собора обыскали и посыпали порошком, позволяющим выявить скрытые отпечатки пальцев, однако их попросту не было.

Когда в усыпальнице архиепископов обнаружили тело одного из бандитов, сказал мне Мартелли, кое-какие надежды появились, однако тут же выяснилось, что его напарники унесли с собой голову и кисти рук убитого, а вместе с ними и все надежды на установление его личности.

Около полудня я позвонил Лонни Джейкобу, следователю, проводившему осмотр автомобильного салона, в который залетел один из седанов.

— А я как раз собрался звонить тебе, — сказал Лонни, сняв трубку. — Работка была не из легких, однако я высушил едким натром обожженные пальцы нашего неустановленного лица и сумел снять с них верхний слой кожи. Конечно, по второму слою идентификацию личности проводить труднее, но по крайней мере у нас теперь есть хоть что-то. Я уже поговорил с моим знакомым из лаборатории ФБР. Хочешь, я перешлю пальчики туда — для перекрестной проверки?