Дон Уинслоу - Жить и сгореть в Калифорнии

И ведь в дереве есть поэзия, не правда ли? Вы понимаете, о чем я говорю? Если срублено прекрасное живое дерево, то жертву эту надо принести во имя чего-то стоящего, сделать из него прекрасное произведение искусства. Надо, чтобы такая красота, как ореховое или красное дерево, превратилась в нечто восхитительно-изящное и в то же время рассчитанное на века. И ведь наше повседневное общение с мебелью — столом, шкафом, кроватью, использование их — это еще и отношения с живым деревом, с мастером, с художником, создавшим эскиз. Мы становимся частью истории, вливаясь в ее поток. Вы понимаете это, Джек?

— Да.

Он и вправду понимает. Почему и не жалеет своего свободного времени на шлифовку досок для сёрфинга в своем гараже.

— Сколотив состояние, — говорит Ники, — я смог предаться моей страсти. Я накупил георгианской мебели. Кое-что из нее я продал, что-то обменял, но большинством предметов обставил свой дом. Создал жизненное пространство, где душа отдыхала. Вот вам и вся моя биография, Джек; история о том, как еврей из России стал сначала калифорнийским таксистом, а затем английским джентльменом. Как говорится, только в Америке. Только в Калифорнии.

— Почему «только в Калифорнии»?

— Ну, хватит прикидываться, — хохотнул Ники. — Ведь это и вправду край, где сбываются мечты. Почему сюда и тянутся люди. Считается, что из-за климата. На самом-то деле причина, если хотите, в здешней атмосфере. В Калифорнии освобождаешься от пут времени и места, ты не привязан к ним больше. История, национальность, культура — все это отпадает. Здесь можешь отбросить от себя, как шелуху, все, что составляет твою личность, чтобы стать тем, кем ты желаешь стать. Никто не будет ставить тебе палки в колеса, вышучивать тебя или осуждать — ведь все вокруг заняты тем же самым. Все здесь одним миром мазаны, дышат одним воздухом, пьют одну воду, правда, из индивидуальных облачков. Текучих, зыбких и вечно меняющих форму. Бывает, два каких-нибудь облачка начинают плыть рядом, сливаются, потом расходятся, потом опять сближаются. И живешь ты здесь такой жизнью, какую сам для себя выбрал. Как облачко, она такая, какой видится тебе в мечтах.

Помолчав немного, Ники усмехается.

— Вот и выходит, — говорит он, — что если еврей из России мечтает о солнце, свободе, океанских пляжах, а еще — жить, как английский помещик, то, перебравшись в Калифорнию, он просто набивает свой дом дорогущей мебелью и создает свой собственный мир… Который теперь в значительной степени рухнул. Сгорел ярким пламенем.

Не говоря уже о твоей жене, думает Джек, о которой ты и вправду даже словом не обмолвился.

— Но вернемся к пожару, — произносит Джек. — Не сочтите за оскорбление, но позвольте поинтересоваться, где вы были в тот вечер, когда разгорелся пожар?

Уж если мы так разговорились.

— Здесь, — говорит Ники, говорит невиннейшим тоном. — Я был здесь.

И он пожимает плечами, дескать, судьба есть судьба, и разве ее предугадаешь?

— И, благодарение Богу, — вмешивается мать, — дети тоже были здесь.

— Когда вы забрали детей? — спрашивает Джек.

— Около трех часов дня, — говорит Ники.

— То есть в установленный час?

— Никакого установленного часа у нас не было. Я забирал детей среди дня — когда раньше, когда позже.

— И начиная с трех часов дня вы находились дома?

— Нет, — говорит Ники. — Около шести или шести тридцати мы отправились поужинать.

— Куда именно?

— Разве это имеет значение?

Джек пожимает плечами:

— Пока мне трудно сказать, что имеет значение, а что нет.

— Мы поехали в «Гавань». Дети любят там перекусить. Они ели блины. — И он добавляет: — К сожалению, не помню, что ел я.

С легкой примесью сарказма.

— Когда же вы вернулись?

— В полдевятого.

— Скорее без четверти девять, — поправляет мать.

— Ну, пусть будет без четверти, — соглашается Ники.

— Основательные блины, однако, — замечает Джек.

— Признаться, да, — говорит Ники. — И неудивительно. Вам стоит их отведать.

— Я почти каждую субботу там завтракаю.

— Ну тогда вы в курсе.

— Мне-то больше нравится денверский омлет.

— А после ужина мы прошлись, — говорит Ники. — Побродили по гавани.

— Чем вы занимались дома, когда вернулись?

— Боюсь, что просто-напросто смотрели телевизор, — говорит Ники. — Дети в этом смысле настоящие американцы, ничего не попишешь.

— А вы не помните…

— Нет, — говорит Ники. — Мне все эти передачи — один хрен. Наверное, вам это лучше спросить у детей.