Должно быть, передвижение кортежа контролировалось по радиосвязи, потому что, стоило «хаммеру» остановиться, как дубовые двери за колоннам распахнулись, и в проеме показался высокий молодой человек в очках. В руках у него был огромный букет цветов, который он прижимал к себе двумя руками.
Молодой человек, торопясь, спустился по лестнице, и подошел к машине как раз в тот момент, когда дверь салона открылись.
— Рад видеть вас, — сказал он, — в своем не совсем скромном доме. Простите ему некоторые излишества, но он устроен так, чтобы в нем было удобно его гостям.
Неизвестно, готовил он эту фразу, или та получилась у него спонтанно, но выглядела она искренно. Да и сам молодой человек, которого звали Георгий, производил самое благоприятное впечатление. Он так непосредственно волновался, и в своем непосредственном волнении, был так трогателен.
Маша вышла из машины, сделала нарочитый книксен и приняла предназначавшиеся ей цветы. Он уткнула в них голову, понюхала, — от них ничем не пахло. Они были просто предельно красивы, больше ничего.
— Мой брат, — представила она Ивана. — Он — школьник.
— Очень приятно, — пожал ему Георгий руку. — Будем приятелями.
— С Владимиром Ильичем вы знакомы, — сказала Маша.
И Владимир Ильич удосужился крепкого рукопожатия.
— Прошу в дом, — сказал, приглашая, Георгий, — посидим, как говорится, перед дорожкой.
— До сих пор вспоминаю, как вы упали в обморок. Вы, наверное, очень любите своего старшего брата? — сказал Георгий.
— Люблю? — повторила Маша. — Я не знаю, как я к нему отношусь… Мне не нравится слово «любовь». Я его не понимаю. Вряд ли то, что я испытываю, называется словом: «любовь». Как это: «теперь мы будем любить друг друга», или: «теперь займемся любовью»… Я просто хочу, чтобы он был рядом… «Любовь», это когда к тебе прикасаются. Я ненавижу, когда ко мне кто-то прикасается.
— Но можно любить и родину, — сказал Георгий. — Любовь, такое емкое понятие.
— Я не знаю, какое это понятие, — сказала Маша.
— То есть, вы хотите сказать, что до сих пор никого и ничего не любили? — спросил Георгий.
— Я до сих пор не жила, — сказала Маша. — Это я знаю… Мне двадцать один год, скоро — двадцать два… Вернее, жила. Но — не здесь.
— Мне двадцать четыре.
— Вы чудовищно богаты. Как выясняется?.. Почему?
— Это не я, — рассмеялся Георгий, и поправил очки на своем тонком лице, — это все папа… Кстати, он хочет, чтобы я вас с ним познакомил. Я тоже хочу… Если вы не против.
— Я не против, — сказала Маша.
— Тогда, — он нас ждет… Потом обед, потом мы едем на аэродром. Вечером вы обнимите своего брата. Договорились?
— Так просто, — сказала Маша. — Так долго ждать… И — так просто.
— Да, — так просто, — довольно согласился Георгий.
Они проходили через какие-то комнаты, где все было по высшему классу, — но у дяди было экзотичней, нужно отдать ему должное. Архитектурно-интерьерной фантазии у него было побольше.
Впрочем, Маша не обращала внимания на интерьер. Она попала в привычную обстановку, и чувствовала себя здесь, как рыба в воде.
Это и отметил Георгий.
— Вы, как у себя дома, — восхищенно сказал он, — обычно, гости, которые приходят ко мне, очень стесняются.
— Чего? — не поняла Маша.
— Всего, — рассмеялся Георгий. — Наш дом всех подавляет… Но вы не такая… Вас что-то отличает от всех девушек, которых я когда-либо видел.
— Спасибо, — сказала Маша, — что вы это заметили… Но, я думаю, ничего хорошего в этом нет.
Сухо так сказала, и тут же пожалела о своем тоне, — нужно же как-то играть, как-то это делается. Чтобы не очень обидеть хозяина.
Между тем, они вошли в тихое помещение, с высокими потолками, похожее на библиотеку. Среди книг, расставленных за стеклянными полками, стоял стол со всякими телефонами, факсами, компьютерами и другими самыми современными средствами коммуникаций.
— Папа у себя? — спросил Георгий мужчину, одетого в строгий костюм, но чье лицо было исковеркано большим, идущим от уголка рта вверх, шрамом.
Тот кивнул.
— Прошу, — сказал Георгий, открывая перед Машей дверь в кабинет своего отца.
Так что Маша зашла туда первой.
Это тоже было нечто, похожее на библиотеку. По крайней мере, книг здесь было не меньше, чем в прихожей. Но стол был гораздо массивней, и приборов на нем не было. Зато громоздились какие-то бумаги. За ними работал пожилой мужчина, который поднял голову на звук открывшейся двери, а следом и встал, навстречу Маше.
Читать дальше