Ян Валетов - Путь Проклятого

Менахем рухнул на колени рядом с ней, так и не выпустив из рук меч, и завыл, словно раненый пес. Глаза его стали безумны, а ведь Иегуда знал этого доброго мастеровитого человека с первого дня, как пришел в крепость, и был уверен, что плотник никогда не решится поднять руку на близких. Менахем выл, задрав бороду к небу, а его племянница, только что парализованная ужасом, метнулась прочь, надеясь спасти свою жизнь или, по крайней мере, отсрочить конец. Не переставая кричать, Менахем взмахнул лезвием, и девушка рухнула ничком, зажав рукой разрубленный бок. Она попыталась подняться, но разрез был так широк, что вместе с кровью из раны хлынули внутренности, и племянница завалилась на бок, задергала стройными грязными ногами и, пронзительно охнув, умерла.

Иегуда и не пробовал вмешаться – стоявший в двух шагах от него Бен Яир, сжимая в руках меч, недобро косил глазом. Чувство бессилия, которое испытывал старик в этот момент, было настолько сильно, что мир вдруг отдалился, покрылся дымкой, и Иегуде даже показалось, что он вообще утратил способность чувствовать. Словно кто-то другой – нездешний, спокойный и привычный ко всему – глядел, не отворачиваясь, на то, как мирный мастеровой, бравшийся за оружие только по необходимости, сворачивает худую цыплячью шею старшему сыну и наотмашь бьет окровавленным мечом своего среднего, который и не пытается увернуться. Когда на залитые кровью камни упали зарубленными двое мальчишек-погодков – младшие сыновья Менахема – туман рассеялся, и стало так больно, что Иегуда зарыдал без слез, вцепившись остатками зубов себе в ладонь. Он прокусил загрубевшую кожу, и от солоноватого вкуса на языке взбунтовался полупустой желудок – старика вырвало водой, полупереваренными фруктами и желчью.

Плотник Менахем сидел на камнях в луже натекшей из тел крови и гладил Адассу по слипшимся волосам. Гладиус валялся рядом с ним, и лезвие его было скрыто под темной, отблескивающей в свете костра пленкой.

– Ты мужественный человек, – прохрипел Бен Яир. – Мы гордимся тобой, Менахем. Твоя семья уже под защитой Яхве…

– Мне надо к ним, к моей семье…. – произнес шепотом плотник. – Ты обещал, Элезар. Сделай же то, что должен сделать….

Бен Яир кивнул и медленно приблизился к нему. Меч вождь переложил в левую руку, а правой потащил из-за пояса сику.

– Бог прощает тебя, Менахем… – проговорил он, стараясь смягчить хрип, который рвался из сорванного горла вместо слов. – И дает тебе право уйти вместе с семьей. Подними голову, друг мой, посмотри в небо. Пусть Яхве встретит тебя….

Элезар оказался за спиной плотника, и в тот момент, когда Менахем послушно поднял лицо к звездам, коротким взмахом вогнал кривоватую сику в затылок жертвы. Лезвие со стуком пробило позвонок, вошло в мозг, и глаза Менахема, только что полные слез, безумия и боли, в момент обессмыслились. Руки, приподнятые в молитвенном движении, упали вдоль туловища – он словно повис на сике, нанизанный затылком на сталь.

Элезар отступил, вынимая кинжал из раны, и тело плотника осело возле трупа жены.

Ночь пылала красным. Дерево больше никто не экономил – всюду горели костры. Звуки, заполнявшие ночь, были страшны – крики, стоны, хруст плоти, разрываемой сталью. Изредка раздавались тупые удары – воины убивали семьи молотами и обухами боевых топоров. Хрипели, захлебываясь кровью, раненые. Их добивали, но не всегда это получалось с первого раза, и тогда умирающие кричали от боли до тех пор, пока клинки не обрывали их вопль. Ночь булькала кровью, пахла гарью и свежей плотью, воняла мочой, испражнениями и рвотой ….

Казалось, что во тьме копошится чудовище – ненасытный и кровожадный Молох принимал свои жертвы, как некогда до Йосии в долине Гинномской.

– Вот и все, старик… – сказал Бен Яир, обращаясь к единственному, кто мог слышать его в эту минуту. – Он умер. Умер свободным, как положено смельчаку, как положено настоящему человеку. И ты не смог помешать – ни мне, ни ему!

В голосе вождя не было торжества или радости – старик с удивлением уловил в интонациях Элезара запредельную боль. Так мог бы говорить человек, которому разорвало сердце страдание.

– Ты можешь думать, что хочешь, но каждый из них сделал свой выбор, Иегуда. Сделал в тот момент, как поднялся сюда, в Мецаду.

Желчь, подступившая из желудка, все еще пекла старику язык, и он обтер рот, прежде чем ответить.

– А как быть с теми, кто сделал другой выбор, Элезар? Кто пришел сюда для того, чтобы спастись, а не умереть?