Том Нокс - Клуб адского огня

— Гёбекли-тепе может быть чем-то вроде пирамид или… или Стоунхенджа. Но его держат в секрете. Сюда бы приезжало много туристов, они платили бы курдам деньги, но нет. Турецкое правительство сказало: нет. Оно даже не построило туда дорогу, даже не поставило указателей. Будто это тайна какая-то. — Он закашлялся, сплюнул за окно и поднял стекло, спасаясь от окутывавшей машину пыли. — Гёбекли-тепе — дурное место, — повторил он снова и умолк.

Роб не нашел слов. Впереди бесконечной грядой тянулись в сторону Сирии невысокие желто-коричневые холмы. Он разглядел еще одну курдскую деревушку; над ржавыми железными крышами, словно сторожевая вышка в концлагере, вздымался изящный коричневый минарет. Робу хотелось возразить, мол, своим положением курды в какой-то степени обязаны собственным традициям, самоизоляции, своей религии. Но решил, что вряд ли Радеван в настроении его выслушивать.

Дальше они ехали молча. Дорога становилась все хуже и хуже, а тянувшаяся вдоль нее полупустыня все неприветливее. В конце концов машина вновь свернула, и Роб, подняв глаза, увидел одинокое тутовое дерево на фоне безоблачного неба. Радеван сказал: «Гёбекли» — и резко остановил машину. Потом обернулся и улыбнулся; к нему неожиданно возвратилось хорошее настроение. После чего вышел из машины и, точно личный шофер, открыл для Роба заднюю дверь. Тот смутился. Он вовсе не желал обзаводиться личным шофером.

Радеван вернулся в машину и извлек газету с большим портретом футболиста на первой полосе. Было ясно, что он настроен ждать. Роб сказал: «Пока» — и добавил: «Через три часа?» Радеван только улыбнулся.

Повернувшись, Роб пошел вверх по склону холма и вскоре оказался на вершине. За спиной на тридцать километров тянулась долина с тонущими в пыли деревушками, безжизненной пустыней и хлопковыми полями с чахлой порослью. А впереди открылось потрясающее зрелище. Посреди сухой равнины возвышались семь холмов. На самом большом из них копошилось множество землекопов и археологов. Они поднимали ведра с камнями и внимательно изучали свою добычу. Были там и палатки, и бульдозеры, и теодолиты.

Ощущая себя непрошеным гостем, Роб продолжил путь. Некоторые землекопы отложили лопаты и, разогнувшись, провожали его взглядами. И когда он почувствовал себя совсем уж неловко, к нему приблизился самый настоящий европеец лет пятидесяти с чем-то. Роб узнал Франца Брайтнера.

— Willkommen [3] Добро пожаловать (нем.). , — приветливо сказал немец таким тоном, будто был уже знаком с Робом. — Вы ведь журналист из Англии?

— Да.

— Вам очень повезло.

В главном вестибюле больницы Святого Фомы было как всегда многолюдно. Старший инспектор Марк Форрестер протискивался между суетящимися медсестрами, болтающими родственниками и креслами на колесах, в которых под подвешенными к металлическим штативам капельницами сидели старушки. В третий раз за утро он задумался, справится ли со своей задачей.

Он должен поговорить с изувеченным человеком. Это нелегко. Ему довелось повидать многое — как-никак сорок два года жизни за плечами, — но в этом деле его что-то особенно тревожило.

Увидев табличку «Отделение интенсивной терапии», Форрестер взбежал по лестнице, подошел к стойке, предъявил симпатичной девушке полицейский жетон — и в ответ Марка попросили немного подождать.

Буквально через несколько секунд из двери вышел врач, с виду китаец, на ходу стягивая резиновые перчатки.

— Доктор Синг?

— Инспектор Форрестер?

Форрестер кивнул и протянул руку. Ответное рукопожатие показалось ему неуверенным, как будто доктор собрался сообщить дурную весть. Форрестер почувствовал легкий приступ паники.

— Он еще жив?

— Да. Только…

— Что с ним случилось?

Врач посмотрел куда-то вдаль через плечо Форрестера.

— Полная глоссэктомия.

— Простите?

Врач вздохнул.

— Ему отрезали весь язык. Чем-то вроде ножниц…

Форрестер взглянул на пластиковую двустворчатую дверь, за которой находились палаты.

— Боже!.. Мне сообщили, что дело плохо, но…

Где-то за этой дверью находился его единственный свидетель. Пока живой, но без языка.

Доктор покачал головой.

— Огромная потеря крови. И не только из-за… языка. Ему вдобавок вырезали полосы на груди. И обрили голову.

— Выдумаете?..

— Я думаю, что если бы их не спугнули, дело обернулось бы еще хуже. — Доктор взглянул Форрестеру в глаза. — Точнее говоря, если бы сигнализация в автомобиле не сработала, его, по всей видимости, убили бы.