— Может, то, что ты имеешь в виду, это третье объяснение? Может, гигантопитеки эволюционировали, но в гораздо более серьезного конкурента для Homo sapiens? Такое возможно?
Кристина кивнула.
— Да. Возможно. Но все эти объяснения голословны.
— Хорошо, давай просто предположим, что именно так все и произошло, — продолжал Роб. — Тогда новый гоминид… ну, он должен был стать очень крупным, агрессивным и высоко интеллектуальным, так? Эволюционировать таким образом, чтобы справиться с тяжелыми, жесткими условиями. Чтобы стать победителем в борьбе за ресурсы.
— Да. Согласна.
— И этот крупный, агрессивный гоминид должен был испытывать инстинктивный страх перед природой, бесконечными убийственными зимами и жестоким, суровым богом, которого ему очень хотелось умилостивить.
Кристина пожала плечами, словно не совсем понимала, к чему все рассуждения. Однако ответить она не успела — их окликнул Радеван. Когда Роб добрался до места, Кристина уже стояла на четвереньках, помогая очищать то, что отрыли рабочие.
Это оказались три больших грязных кувшина.
И на всех был изображен санджак.
Роб мгновенно понял, каково содержимое кувшинов. Кристина рукояткой лопатки уже вскрыла один. Тот развалился, и нечто мерзкое, зловонное упало на песок: наполовину мумифицированный, наполовину разжиженный труп ребенка. Лицо было в худшем состоянии, чем у того, которого они видели в подвале музея, однако и на нем застыл крик ужаса и боли. Еще одно жертвоприношение. Еще один младенец, заживо погребенный в кувшине.
Латрелл изо всех сил старался не думать о Лиззи.
Некоторые курды заметили кувшин и останки полуразложившегося ребенка. Тыча в находку пальцами, они жарко заспорили, однако Кристина попросила вернуться к работе. Но теперь они уже просто кричали.
К Робу подошел Мамтаз.
— Они говорят, здесь опасно. Это место проклято. Они видят ребенка и говорят, что должны уйти. Совсем скоро здесь будет вода.
Кристина принялась умолять по-английски и по-курдски.
Мужчины в ответ пробормотали что-то Мамтазу; он перевел.
— Говорят, вода приближается. Она похоронит тела, и это хорошо. Они говорят, что уходят!
Женщина снова попыталась их удержать. Спор продолжился. Некоторые курды копали, другие стояли и спорили. Солнце поднималось все выше, пекло яростнее. Лопаты валялись на земле, сверкая в немилосердных лучах. Солнце высушило жидкость на маленьком трупе, этом жалком комочке плоти. Роб испытывал сильнейшее желание закопать его, скрыть от взгляда жуткое зрелище, в котором определенно было нечто неприличное. Он знал, что близок к разгадке, но одновременно ощущал, что чудовищное напряжение последних дней не может не сказаться и вот-вот могут сдать нервы.
А затем стало еще хуже. Некоторые курды, во главе с Мамтазом, приняли решение: они отказываются работать. Несмотря на все мольбы Кристины, трое мужчин поднялись по склону и сели во второй лендровер.
Когда они уходили, Мамтаз бросил на Роба странный задумчивый взгляд. Потом машина тронулась с места, набрала скорость и исчезла в облаке пыли.
Однако четыре курда остались, в том числе и Радеван. И, прибегнув к остаткам своего очарования — а также к остаткам долларов Роба, — Кристина убедила их довести дело до конца. Все подобрали лопаты и копали еще пять часов по краям долины, легко переворачивая сухую желтую почву и переходя дальше.
Они нашли фрагменты почти тридцати скелетов, лежащих рядом с кувшинами. Но это были не обычные скелеты; здесь перемешались останки крупных гоминидов с останками мелких охотников-собирателей и помесей.
Все кости были свалены вместе совершенно беспорядочно. И на всех можно было различить признаки насильственной смерти. Ужасные трещины на черепах, дыры от копья в тазовых костях. Сломанные руки, сломанные бедра, разбитые головы.
Долина Убийств получила это название неспроста.
Кристина и Роб переглянулись.
— Думаю, мы получили, что хотели?
Археолог кивнула с серьезным видом.
Латрелл достал из кармана мобильник. Состояние у него было почти эйфорическое; легкие и сердце распирало от возбуждения. Он решил задачу, расшифровал великую тайну, ради сокрытия которой Клонкерри появился на свет. Тайну Бытия. И это означает, что теперь наконец-то он обладает властью над преступником и сумеет вернуть себе дочь.
С ощущением тревоги — но и надежды, впервые за полные горечи недели, — он набрал номер, чтобы связаться с Клонкерри. Как вдруг услышал:
Читать дальше