Анатолий Ковалев - Гильотина в подарок

И недавно возведенному Есенину, сильно смахивающему на Володю Ульянова в студенческие годы, кто-то возложил веночек. То ли почтительные старушки, то ли казенные писатели.

Вот только горемыке Достоевскому опять не повезло. Надели на голову холщовый мешок. Может, в знак того, что совесть человеческая до сих пор – у позорного столба?

Э. Хиль на Пушкинской площади пел свое привычное:

Человек из дома вышел,

Посмотреть на мир поближе…

На Воробьевых горах чужеземец Жарр наяривал на лазерном клавесине.

У храма Христа Спасителя собрали двести хоров, дабы восславить Господа. Чтобы услышал. Чтобы не забыл.

Русь живет, Русь поет.. —

выводил гудящий бас, и хоры подхватывали навзрыд:

Господи, помилуй!..

«Иногда шепот одинокой, страждущей души до Него доходит быстрей, чем отрепетированное многоголосие! Вот Ида, например, молилась в ту ночь на трех языках – русском, польском, латинском. Много молитв знала. А что толку?..»

– Алло! Где ты? – дернула его за рукав пиджака Патя. – Ты стал в последнее время слишком задумчивым.

– Это значит, что пора садиться за новый роман.

Они ехали в переполненном вагончике метро, возвращаясь с прогулки по праздничному городу. Свою машину она еще днем поставила возле его дома, решив, что в такой день благоразумней обойтись без нее.

В метро было весело. Шумные компании, в основном молодых людей, возвращавшиеся с Воробьевых гор, резвились, как стада гиббонов, перебегая с одной станции на другую, приветствуя знакомых радостными воплями и оставляя после себя кучи мусора.

На таком фоне писатель казался угрюмым человеком, лишенным всякой радости в жизни.

– Может, выйдем на Революции? – предложила девушка. – На Никольской есть отличный кабак!

– Я устал.

– Хорошо, – сделала она недовольную мину, – тогда, как приедем, ты ляжешь спать!

– А ты?

– А я поеду веселиться!

– Очередная тусовка?

– Почему бы нет? Я свободный человек!

Раньше он не замечал этих злых огоньков в ее взгляде. Он считал, что у Пати глаза ангела. Светло-серые, немного наивные, сияющие.

Сегодня она была одета, как в первый раз, в той очереди в кассе «Иллюзиона». Рыжие джинсы, зеленая футболка с французской надписью «Как рыба в воде» и этот трогательный рюкзачок, содержание которого он знает наизусть. Сотовый телефон, носовой платок, расческа, кошелек, пачка сигарет «Голуаз», связка ключей, помада «Живанши», пудра «Кларин» и какая-нибудь книжка, покетбук, чаще всего детектив. Не могла подолгу что-то искать и в нетерпении вытряхивала все содержимое рюкзачка на журнальный столик, а он с удовольствием рассматривал каждую вещь.

– Ну что ты все молчишь? – негодовала Патя.

– Путь к храму был утомителен, – признался Антон.

– Ты сам повел меня туда! Тоже мне развлечение! Это для старых и убогих!

– Наверно, – не стал спорить Полежаев.

«Сходи со мной в костел», – услышал он вдруг жалобный голос Иды, и сердце сжалось от боли. «Я некрещеный». – «Не имеет значения». – «Не хочу».

– Ты обиделась, что я повел тебя к православному храму?

– Мне без разницы! – пожала плечами Патя. – Везде одинаково! Что ты смотришь, как на чудо?

– Так, вспомнилось кое-что.

– Поделись воспоминаниями!

– Тогда, в квартире Констанции Лазарчук, ты шептала молитву.

– И что?

– Я подумал…

– Ты мог бы хоть сегодня не думать? Расслабься! – Она раздражалась все больше.

– Не думать вообще?

– Не можешь?

– А ты?

Она отвернулась, не желая продолжать этот бессмысленный разговор.

Планам Патрисии не суждено было осуществиться.

Возле подъезда стояла знакомая парочка. Широкоплечий брюнет и высокая женщина с копной рыжих волос. Еремин был в строгом костюме, а Ольга в кожаных брюках и полосатом свитере.

– Я же сказал, они сейчас придут! – громко обратился к своей партнерше Константин.

– Какая встреча! – воскликнул Антон. – Давно ждете?

– Минут пятнадцать.

– Мы очень устали, – недвусмысленно зло вставила Патя.

– Но не настолько, чтобы не выпить по чашечке кофе! – искренне радовался гостеприимный хозяин.

Они поднялись наверх.

На кухне во время приготовления сандвичей Патрисия прошипела:

– Я не выношу этого фараона!

Несмотря на то, что Антон был занят кофемолкой, фразу он расслышал.

– Не надо так расстраиваться, дорогая, – попытался утешить ее писатель. – Костя – хороший человек. И ты ему очень симпатична.

– Все они хорошие! – нервничала она.