Майкл Маршалл - Земля будет вам прахом

Внизу раздался звонок, и она услышала, как Кларисса спускается, чтобы открыть дверь. Потом донесся тихий мужской голос, смолкший, когда человек прошел в гостиную. Пора заниматься делами.

Брук на ходу бросила взгляд в зеркало, и то, что она увидела, не вызвало у нее отторжения. Высокая, стройная, холеная, с густыми каштановыми волосами, ясными голубыми глазами и фигурой, которая может не бояться возраста. Такая женщина обычно не вылезает из бутиков, не пропускает вернисажей и заседает в совете директоров местного теннисного клуба (как оно и было на самом деле). Восприятие большинства людей ограниченно. Они знают только то, что видят, а потому предлагать одну картинку, а действовать иначе — самое страшное волшебство из всех известных.

Она спустилась по главной лестнице — ее дома, их дома, ДОМА — и прошла по коридору в гостиную. Там на краешке стула сидел мужчина. На нем были очки и дорогой на вид плащ.

— Ричард?

Он быстро кивнул:

— Рик. Ричард, лучше Рик. Да. Я друг…

Брук оборвала его:

— Я знаю о вас все, что нужно, иначе вас бы здесь не было.

Мужчина моргнул — он явно не привык, чтобы женщины разговаривали с ним подобным тоном, кроме, возможно, жены. С виду это был ловкий, уверенный в себе самец, позволявший время от времени спутнице жизни припечатать его грубоватым словечком.

— О'кей. Хорошо. Конечно.

— Что я могу сделать для вас, Рик?

— Мне говорили, — сказал он, подбирая слова, — что вы можете способствовать тому, чтобы случались всякие вещи.

— Случались?

— Ну, чтобы люди делали то или иное. Меняли свои решения.

— Иногда — могу.

Он глубоко вздохнул и на секунду отвел глаза. Большинство делали что-то в этом роде при первой встрече, в последний раз взвешивая, действительно ли хочется пересечь черту.

— У меня проблема, — скороговоркой произнес он.

Следующее утро было ясным, в отличие от моей головы после долгой ночи в постели, напоминавшей стиральную доску — с жесткими ребрами и мягкими впадинами. Свистел ветер, и ветви деревьев скребли по дранке на крыше. В начале четвертого звук стал таким громким, что я хотел уже выйти и обломать их. Я неподвижно лежал в холоде и темноте, собираясь с силами, чтобы выползти из кровати, но в конечном счете погрузился в пограничное состояние между сном и бодрствованием, а потом стены комнаты начали понемногу светлеть.

После душа лучше мне не стало, как и после долгого изучения себя в зеркале. Казалось странным, что я не могу выйти из двери прямо на берег, и тут я впервые понял, насколько привык к своей новой жизни. Наверное, нужно вернуться домой, чтобы понять, что дом теперь находится в другом месте. С другой стороны, в любой точке Северо-Запада легко найти чашечку приличного кофе, и я решил, что смогу обойтись этим животворящим напитком вместо шума прибоя.

В пяти минутах ходьбы я обнаружил парковку, на которой с фургона продавался кофе. Я остановился поболтать с хозяином, удивительно тучным парнем. Узнать от него я ничего не узнал, кроме, может, того, что мое мнение о человечестве, хоть и далекое от идеала, все же слишком благоприятно. В конечном счете его высказывания о местной политике, геях и коренных американцах так надоели мне, что я поспешил назад.

По дороге я вытащил телефон и еще раз прослушал голосовую почту. Мне не нравятся люди, оставляющие такие сообщения, кто бы они ни были, черт их раздери, и я уже сомневался, что покину городок сегодня утром. Я нажал кнопку обратного вызова, услышал гудок.

Наконец мне ответили.

— Дом Робертсонов. — Голос был женский, почтительный — не тот, что я слышал раньше.

— Извините, ошибся номером, — сказал я.

Я повесил трубку. Меня это вовсе не удивило. После того как Эллен узнала высветившийся на экране номер, я ждал чего-нибудь в таком духе. Получается, что кто-то заглядывал в ее сотовый, а она об этом даже не подозревала. Иначе откуда им известен мой номер?

Возможно, Эллен Робертсон лгала, возможно, говорила правду, но в ней приходилось сомневаться. Кто-то ею манипулирует. Моя ли это проблема? Не совсем.

Но…

На парковке мотеля я увидел женщину, идущую мне навстречу. Я не сразу узнал в ней хозяйку.

— Доброе утро, — сказала она, широко улыбаясь. — Хорошо спали?

— Отлично, — в замешательстве произнес я.

Волосы у нее сегодня были вымыты и свободно ниспадали на плечи, и если вчера она носила старые джинсы и футболку, то теперь — хлопчатобумажное платье. Глядя на нее, я не узнавал ее вчерашнюю. Даже кожа выглядела иначе — не белой и сухой, а смугловатой и теплой, переносицу усеивали веснушки, свойственные всем рыжим.