Джонатан Барнс - Люди Домино

У тротуара стояло видавшее виды такси, к окну которого был прилеплен клочок бумаги с надписью «ЛАМБ». Водитель (неопрятный, непричесанный, незнакомый с бритвой) был поглощен толстой книгой в твердом переплете. Я постучал по стеклу, и он неохотно опустил его.

— Доброе утро, — сказал я, изо всех сил стараясь выглядеть уверенным. — Я Генри Ламб.

Водитель посмотрел на меня.

— Мне сказали, что вы будете ждать.

Еще один долгий, оценивающий взгляд. Наконец:

— Можете называть меня Барнаби. Вам лучше сесть.

Я распахнул дверь и забрался на заднее сиденье. Внутри все было в длинной белой шерсти, от которой исходил запах мокрой собаки и которая смертельной хваткой вцеплялась в одежду.

— У вас, значит, есть собака? — спросил я, пытаясь завязать разговор. Я пристегнулся, а Барнаби вызвал двигатель к жизни.

— Собака? С чего вы взяли, что у меня собака? Ненавижу этих паршивых тявкалок.

Последовала долгая и очень неловкая пауза. Только проезжая мимо помоек Стоквелла, мы заговорили снова.

— А что вы читаете? — спросил я наконец, все еще пытаясь быть вежливым.

Барнаби, напугав меня, оторвал глаза от дороги, чтобы взглянуть на название.

— «Очерки Райдера Хаггарда и структуралистские проблемы современности».

— Ничего себе названьице.

Барнаби прореагировал на это с почти нескрываемой яростью, словно я оскорбил его сестру.

— Вы что, думаете — я водитель? Или таксист какой захудалый? Так вы подумали?

Я неуклюже дал задний ход.

— Да я даже толком не знаю, что я имел в виду.

— Так я знаю, что вы имели в виду. Я прекрасно знаю, что вы имели в виду. Послушайте, до того как меня завербовали дедлокские приспешники, я был намного больше, чем простой водитель.

— Правда? И чем же вы занимались?

— Я был профессором литературы в одном из самых передовых учебных центров этой страны. Я был признанным авторитетом по литературе страха конца столетия. Так что я хочу оставаться в курсе. Ничего удивительного. Вас это смущает?

— Конечно нет. — Хотя его воинственность и ошеломила меня, я был исполнен решимости оставаться вежливым. — И что же заставило вас оставить науку ради этого?

— А у меня что — был выбор? Эти корыстолюбивые мерзавцы загнали меня в угол. Подстроили мое увольнение из колледжа по самым отвратительным обвинениям. Вся эта история от начала и до конца была сфабрикована. Во всех этих обвинениях не было ни грана правды. Это было подлое, злобное нагромождение лжи. Вы меня понимаете, Ламб? Это все было вранье. Вся эта пакостная выдумка. Вы слышите, что я вам говорю?

— Безусловно, — поспешил сказать я. — Вне всяких сомнений.

Остальная часть поездки прошла в угрюмом молчании — мы ехали через Клапам, Брикстон и дальше в центральную часть Лондона по необычно обходному маршруту. Потом мы резко свернули и оказались на стоянке такси у вокзала Ватерлоо. Барнаби шумно выдохнул:

— Здесь можете выйти — дойдете пешком.

Неподалеку от «Глаза» меня ждал мистер Джаспер. Вокруг него по тротуару змеей вилась очередь экскурсантов, а пассажиры, исторгнутые из кабинок, уже вразвалочку удалялись по улице.

Странно, что в двадцать первом веке самый главный аттракцион города — это взгляд на тот же город с высоты птичьего полета. Невзирая на весь его заносчивый футуризм, в «Глазе» было что-то викторианское. В нем было ощущение надежности и времени, словно он стоял здесь десятилетиями, глядя на Лондон, который рос и расцветал внизу. Легко представить себе Человека-слона, [26] Джозеф Кэри Меррик (1862–1890), известный также как Человек-слон, приобрел популярность из-за чудовищно деформированного тела. садящегося в кабину и с трепетом взирающего вниз сквозь стекло, рассыпающегося в благодарностях за всеобщую доброту, проявленную к нему.

— Доброе утро, мистер Ламб. — Джаспер был старше меня на год-два, но он неизменно обращался ко мне как к выпускнику школы на практике. — Миленький костюмчик.

Это было сказано с ядовитой иронией, но я тем не менее пробормотал в ответ слова благодарности.

— Как вам понравился наш водитель?

— Не уверен, что первое впечатление было благоприятным.

— Ну, к Барнаби нужно немного привыкнуть.

— Могу себе представить.

— Идемте. Дедлок ждет.

Дверь кабины была открыта, и я увидел внутри ту же компанию туристов, что и в прошлую пятницу, но сегодня они казались странным образом замороженными, окаменевшими и неподвижными, как статуи, указующие на достопримечательности, которые им не видны.