Клэр Сэмбрук - Игра в прятки

— Чокнутые, пап.

Шины завизжали.

— Предупреждаю в последний раз, Гарри.

— Просто они еще и так говорят.

— Им бы следовало больше думать. — Он почти припарковался.

— Психи.

Машина резко дернулась. Чпок! — раздалось сзади.

— Черт! — сказал папа. — Черт, черт, черт, — повторил он, когда мы выбрались из машины и увидели, во что врезались.

Это был «порш» с откидным верхом. Наша с Отисом любимая модель. Делает 156 миль в час.

Папа сморщил лицо, как будто пытался сфотографировать то уродство, которое мы сотворили с машиной. Я думал, он сейчас здорово разозлится на меня, но он, наверное, слишком устал, чтобы думать о такой ерунде. Я вдруг заметил его брови: они стали совсем седыми.

— Нас никто не видел, пап. Давай смотаем?

Папа достал свою записную книжку, написал что-то, вырвал листок и засунул под дворник. А потом сказал кисло, как часто говорил в последнее время:

— На зарплату врача такое не купишь.

Я подсунул руку под себя, посидел на ней немного, затем как бы случайно почесал нос, проверяя, не от меня ли так воняет мочой.

Папа взял со столика журнал.

— В этих больницах всегда так, сынок.

Дело было не только в вони. В комнате за ширмой (ее называли Инвалидной комнатой) в скрипучих креслах сидели старые люди и тоскливо смотрели по телику дурацкое шоу. Дальше по коридору очень старая леди шаркала в нашу сторону, опираясь на такую специальную металлическую подставку для стариков. У бабульки были седые кудряшки, ярко-красные губы и вечернее платье, какие носили тыщу лет назад. А свою каталку она украсила новогодним «дождиком».

— Это печенье даже в тарелку не помещается! — громко и взволнованно сказал кто-то за ширмой, в Инвалидной комнате.

Женский голос успокоил:

— Не глупи, Чарли, это самое обычное печенье с кремом.

Старушка приближалась к нам, царапая подставкой стену.

— А я настаиваю, — не сдавался тот, с печеньем. — Ты что, сама не видишь? Совсем с ума сошла? Я тебе говорю: тарелка мала. Ничего не выйдет. Не поместится.

— Пап, а они такими были уже до того, как сюда попали?

Папа оторвал глаза от журнала. На обложке я прочитал: «Караван». Он поднес указательный палец к побелевшим, сухим губам и прошептал:

— Потом поговорим, Гарри.

Спокойный женский голос ответил:

— Успокойся, Чарли. Это самое обычное печенье.

Старушка пыталась протолкнуть свою подставку в дверь комнаты ожидания. Подставка не проходила. Тут уж точно ничего не получится.

— Нет-нет-нет, не выйдет, — заныл мужской голос. — Тарелка слишком большая, на столе не поместится. Убери. Убери, а то сейчас позову врачей.

— Чарли, я сама врач. Перестань, пожалуйста. Ты тревожишь Альфонса.

— Не тревожу, не тревожу.

Я стиснул губы, чтобы не рассмеяться.

Никогда не думал, что папа — такой поклонник «Каравана».

Старушка с подставкой отошла, собралась с духом и со всей силы набросилась на дверь.

Кто-то врубил телевизор на всю мощь, и мы услышали из-за ширмы знакомую музыку ток-шоу и крик ведущего: «Строитель Боб! Мы это исправим? Конечно, исправим! Вместе с нашим Строителем Бобом!»

Я сцепил зубы и стал перебирать в уме всех игроков моей любимой футбольной команды.

Я уже дошел до запасных, когда прибежала негритянка со связкой ключей на поясе и помогла старушке с подставкой развернуться.

— Время пить чай, Луиза. Ты ведь любишь чай, моя хорошая?

Я бы им не советовал так и с мамой разговаривать, не то она им покажет.

Откуда ни возьмись к нам подлетел бородатый псих, схватил папу за руку и дернул так, что папа аж на ноги подскочил. На психе были вельветовые штаны и свитер с прицепленной шариковой ручкой. А его ухмылку будто приклеили к лицу. Я поискал глазами красную кнопку, надо было срочно вызвать санитаров.

— Гарри, это доктор Фаргисон, — сказал папа. — Он занимается мамой.

Я поперхнулся слюной.

— Наконец-то мы познакомились, Гарри!

Доктор больно сжал мою руку.

— Не переживай, Гарри, я помогу твоей маме.

Он повел нас по бесконечным узким коридорам. Навстречу нам попадались какие-то люди, и я никак не мог понять, кто они — врачи, пациенты или посетители. У одной двери он остановился и постучал, затем распахнул дверь и объявил:

— Пэт, к вам гости!

Как будто мама сама нас не узнала бы.

Загар, зубы, огромный рот. Всем этим мы любовались, пока мама не опустила журнал. Она чуточку растянула в улыбке губы, белые и сухие, как у папы. На ее запястье я разглядел маленький кусочек пластыря. Я решил, что в это место ей ставят капельницу.