Энтони О'Нил - Фонарщик

— Прекрасно изложено, — искренне восхитился Макнайт. — Брейд назвал усовершенствованную форму месмеризма гипнотизмом. Может быть, Эвелина, вам приходилось наблюдать гипнотизера за работой?

— Я видела представление профессора Херрмана в Альберт-холле, — сказала она.

— Вот как? И свидетельницей каких же чудес вы стали?

— Профессор внушил одному юноше, что тот — горная лань.

Макнайт хмыкнул, представив себе последствия.

— А другие трюки?

— Он на время стер из памяти одной молодой женщины букву «эс». Она даже не могла произнести слова «пес». А другая женщина написала письмо от имени Корнелия Агриппы.

— И могу я спросить, было ли вам интересно?

— Я была там не из интереса.

— Конечно, нет, это было бы упадничеством. Вы были там, чтобы познать скрытые силы разума, нет?

Эвелина отвела глаза.

— Даже самые первые месмеристы, — продолжал Макнайт, — свидетельствуют, что в измененном состоянии пациенты часто демонстрируют большую силу и способность восприятия, чем в полном сознании. Иногда это доходило до, так сказать, общения разумов: пациент вслух напевал мелодию, которую месмерист проигрывал только в голове. Редко проявлялось с такой очевидностью, что человек зачехлен собственными надеждами на свои ментальные способности и что некоторые самые мощные его силы можно пробудить, только если намеренно миновать пласт сознания. Все это позволяет думать о величественном и пугающем подземном мире, где спят всякого рода красоты и ужасы.

Он пристально посмотрел на Эвелину, но та не поднимала глаз.

— Многие из этих ужасов, судя по всему, покоятся в скрытых воспоминаниях, и мы только приступаем к исследованию этих человеческих способностей. Говорят, что каждое событие, произошедшее в жизни человека, откладывается где-то в голове, и, послав верный импульс, можно вызвать воспоминание о нем. Существует немало примеров, когда загипнотизированные пациенты во всех подробностях вспоминали эпизоды, целые диалоги, совершенно, как они полагали, забытые. Очевидно, что подпольная память бесконечно шире, чем осознанная. Так гипнотизер, как опытный хирург, удаляя опухоли, стал современным экзорцистом, только с куда более весомыми результатами.

Внимательно глядя на Эвелину и обратив особенное внимание на то, как она заволновалась при упоминании слова «экзорцист», Макнайт полез в карман, достал оттуда книжечку размером с требник и положил ее на стол, наблюдая, как лицо женщины медленно побледнело.

— Узнаете, Эвелина?

Она не ответила.

— Обычный процедурный справочник католического священника. Мое издание на редкость древнее, это правда, но, возможно, в монастырской библиотеке вам попадались другие, более свежие?

Она не произнесла ни звука, но не сводила глаз с книги.

— «Rituale Romanum», — сказал Макнайт. — «Римский обряд». Включает все основные церковные службы — от крещения до последнего причастия. А в конце — «De Exorcizandis», обряд экзорцизма. Вы не будете возражать, если я зачитаю небольшой отрывок?

Она вся съежилась, словно советуясь с внутренним существом, как лучше ответить. Но Макнайта это не смутило. Он открыл книгу на странице, заложенной красным шелковым шнурком, надел очки и бесстрастным голосом прочитал то, что уже помнил наизусть:

— Exi ergo transgressor. Exi seductor, plene omni dolo et fallacia, virtutis inmice, innocentium persecutor… — Он поднял глаза на Эвелину, медленно закрыл книгу и перевел почти шепотом: — Итак, изыди, преступник. Изыди, соблазнитель, полный обмана и злобы, враг добродетели, гонитель невинных…

Он заметил, что подбородок Эвелины начал дрожать, а Канэван сочувственно пошевелился, но не отступился и продолжал мягко, но твердо:

— Гонитель невинных, Эвелина. Слова, оставленные возле тела профессора Смитона.

Она уставилась на книгу, как будто пытаясь испепелить ее взглядом.

— Слова, которые вы видели во сне…

Она прищурилась.

— Эвелина, — сказал он, — я убежден в том, что убийца, нацарапавший это послание на стене, имел в виду обряд экзорцизма.

Она отрицательно покачала головой.

— Я убежден, что убийца — дьявол, умоляющий об изгнании. И я убежден, что этот дьявол поселился в голове милой и заслуживающей всяческих похвал молодой женщины, которая отпускает его только во сне… и которая долгие годы пыталась избавиться от этого страшного подозрения, пыталась понять себя, читая научные труды.

Он посмотрел на Канэвана, как бы спрашивая, как он мог не вмешаться, услышав такое ужасное обвинение.