Павел Астахов - Продюсер

— Тогда кто? Говори! Кто это был?! Я все узнаю. Все равно узнаю! Соврешь — прощайся с жизнью! Ну?! — Она ткнула пистолетом прямо ему в лицо и попала в нос.

Роман взвыл.

— Это Фрост! Это все он! Корней ненавидит! То есть ненавидел твоего Иосифа! У них бизнес. Большой. Очень. Миллиарды в «Медиасити», телеканал, «Звездный конвейер», артисты, продюсеры. Это огромные деньги. А у нас с Иосифом только «Сингл года» — и все. Да еще ротация. Но по ротации он мне должен! Понимаешь ты? Он! А когда ты должен — ты живешь! Это принцип! Закон.

— Закон? — подняла брови Медянская. — А ты разве по закону с ним поступал? Когда частоты оформил на станцию «Рома Радио»?

— «Роман Радио», — поправил Ротман и тут же получил толчок в нос.

— Уйя-я-а-а! Вика, ты с ума сошла! — взвыл он. — Это же мое лицо! Перестань!

— Хочешь, чтобы я взяла пониже? — и Медянская двинула ему пистолетом между ног.

Ротман закатил глаза:

— Ох! Ну, ты и ссу-укк… — и тут же закусил губу.

— Вот так-то лучше, Рома. Не буду я тебя убивать. Но ты сейчас напишешь расписку о том, что вернешь все, что получил от Иосифа, и все, что ему должен. Можешь забрать «Сингл года». Я тебе его отдаю. Но не даром. Пиши, что забираешь «Сингл» за пять миллионов долларов.

Медянская подтолкнула к нему лист бумаги и ручку, и Ротман убрал руки за спину:

— Но… я не могу…

Пистолет снова уперся ему между ног. Роман закряхтел и схватился за спасительную ручку. Быстро нацарапал расписку:

«Я, Роман Ротман, приобретаю конкурс и компанию „Сингл года“ у Медянской Виктории за пять миллионов долларов, которые обязуюсь выплатить в течение года с момента составления настоящей расписки», — подтолкнул Медянской.

Она пробежала глазами и усмехнулась:

— Не пойдет! Рома, какой год? Пиши: выплатить в течение месяца. Ну, давай!

Пистолет в ее руках снова дрогнул, и Роман вздохнул и переправил: «года» на «месяца». Вернул бумагу. Виктория кивнула и убрала лист. Сделала шаг назад. Подняла пистолет и прицелилась. Ротман задрожал и закрыл лицо руками:

— Нннее-е-ет!

А через секунду кабинет был пуст, и только щелчок закрывающейся двери доказывал, что Роман был не один в последние пятнадцать напряженных минут.

— Корней! Она была у меня! Грозила пистолетом. Убить грозилась!

— Тише ты! Кто? Кто тебя убить грозился? Успокойся, Рома!

— Медянская! Эта черная вдова! Она совсем сошла с ума. Ее надо остановить. Она опасна. Ты не понимаешь, Корней! Она реально убить могла.

В трубке телефона послышался смешок:

— Рома, Рома, успокойся. Да не волнуйся ты так. Подумаешь! Вдовы испугался.

Роман покачал головой:

— Корней! Ты так не говори. Она была вооружена. У нее пистолет. Я вообще думаю теперь, может, она сама… того… муженька своего грохнула? А?

В трубке на мгновение воцарилась тишина.

— Хм. Интересная мысль, Рома. Давай-ка мы ее забросим следователю. Вот он будет рад. Жены мужей убивают. Такое случается. Возьми хотя бы ту же генеральшу Роклину? А? Кто бы мог подумать? А следствие покопалось… и нашли.

— Чего нашли? — спросил Ротман и на мгновение ушел в себя; его вдруг озаботила расписка, которую он выдал Медянской.

Конечно, от нее можно отказаться. Ведь расписка под дулом пистолета — документ недействительный. Да и вряд ли Медянская попрется с ней в суд. В лучшем случае отдаст какому-нибудь Бессарабу или другим бандитам. А если так, то даже лучше. На ее «крышу» у Ротмана есть своя «красная». Однако он не мог понять, к чему клонит Фрост.

— Ты, Рома, видимо, слишком перебздел! Не въезжаешь в элементарные вещи. Медянская — убийца. Она вне закона. Понял?

Роман заволновался.

— Ах ты… Понял, понял. Точно! Она и убила. И пистолет у нее был. С него и завалила. Эх ты! Как же я сразу-то?..

— Вот-вот! Правильно, молодец, Роман. Позвони сейчас следаку этому, Агушину, и пусть теперь поет другие песни. Про измену, ревность и прочие пороки. Нечего хороших людей тревожить. Пусть преступников ловит. Убийца на свободе! А он дурака валяет! Ты давай звони, а я солью журналистам, кому надо. Натравлю их на следака, пусть крови попьют из него.

— Точно! Корней, ты гений. Спасибо! Я побежал. Пока!

— Беги, беги, дурашка, — промурчал Корней в ответ на короткие гудки, а сам, порывшись в записной книжке, тут же набрал телефон Медянской.

— Да, — сразу ответила Виктория.

Фрост отбросил усмешку и настроился на заботу, печаль и серьезность одновременно. От этого тон получился слащавый и неискренний: