Владимир Аджалов - О Главном. IT роман

- Диоклетиану не нравилось мое происхождение. Оно и мне не очень нравилось, сын мой. Но опять же, будь объективен. Это не помешало ему выделить тебя, моего сына, среди всей подающей надежды молодежи и заботиться о твоем воспитании. Хотя он достоверно знал о том, что мы с тобой общаемся. И он знал, что я исповедую Христа.

Да, он многим причинил боль и страдания, думая при этом, что поступает во благо империи. Необразованный уроженец Далмации бесстрашный воин Диокл вообще был груб и жесток, особенно в молодости. Но император Гай Аврелий Валерий Диоклетиан стал гораздо мудрее в старости, до которой ему, между прочим, удалось дожить.

Ты ведь знаешь его историю не хуже меня. Сначала, невиданное дело, он вдруг сам поделился властью, установил тетрархию. Империей стали управлять четыре человека. Сказал: это нужно для стабилизации государства, и пусть каждый лично отвечает за свою территорию.

Потом подобрал молодых преемников всем тетрархам. Выбрал четверых сильных, своевольных, умных, в том числе и тебя. А потом взял и отрекся от власти. Сам отдал власть над империей после двадцати лет своего правления. Кто еще из императоров римских сам уступал трон?

Вспомни, как твои враги, его бывшие соправители, вдруг испугались, почувствовав в тебе силу будущего императора? Как они приехали сюда все вместе и умоляли его вернуться? А он улыбнулся, повел их в свой огород и показал как высочайшее достижение выращенную лично им капусту!

- Да, матушка, это правда. И это звучит почти как укор мне. Ведь, в противоположность Диоклетиану, я, наоборот, постепенно узурпировал власть. Через двадцать лет от момента моего провозглашения одним из тетрархов, я стал единоличным правителем Римской империи.

- Ты не должен себя корить за это. Когда вас было четверо, римляне сами звали тебя, просили избавить от нелепого правления твоего соправителя римского Максенция.

Вообще я считаю, что ты был просто избран свыше. И не спорь со мной. Есть тому известное всем доказательство. Тогда, в разгар решающей битвы, над знаменем твоим в небе возник крест христианский. Его видели тысячи солдат с обеих сторон. И победа пришла к тебе, а Максенций, противник твой, был брошен всеми своими соратниками и утонул в Тибре во время бегства.

И еще, великий сын мой. Вспомни. После твоей победы римляне замерли в ожидании расправы над противниками. Но ты тогда совершил нечто совершенно неожиданное. Не принятое в империи.

Ты пощадил детей и сторонников своих врагов, официально объявил всем прощение. Римляне были потрясены твоим великодушием. Сенат сам тебя провозгласил верховным правителем. Ты стал тогда по праву первым из оставшихся соправителей империи.

И недавняя победа над последним твоим соправителем Лицинием тоже была принята римлянами с благосклонностью. Лициния никто в империи не уважал. Власть на его территории держалась только на постоянном насилии.

Да и как можно было этого негодяя уважать? Все помнили, что этот подлец казнил не когонибудь, а жену и дочь своего благодетеля, можно сказать приемного отца, того самого императора Диоклетиана.

- Да, матушка, ты опять, как всегда, права. Именно так это все и было. Но теперь груз невыносимой тяжести давит на меня. Мало того, что я теперь один отвечаю за будущее великой империи. Меня гнетет ответственность и за церковь Христову.

- Не превышай своей ответственности. Ты - мирской правитель. Ты не в ответе за действия отцов церкви.

- Конечно, конечно. Я вовсе не стремлюсь подмять под себя то, что не принадлежит власти светской. Но призвать к согласию - не моя ли обязанность?

- Ты сделал все, что мог. Не ты ли собрал в прошлом году в Никее [14] первый Вселенский собор отцов церкви? Как я знаю, даже содержание прибывших в Никею епископов ты взял на государственный счет.

- Да, собор состоялся. Но это не помогло прекратить возникшие в церкви разногласия. Победили ведь на соборе не умом, а силой, числом. Я император, и я знаю достоверно, как восприняты решения собора в империи. Сторонники Ария попрежнему преобладают в Сирии, Фракии, Азии, Понте.

Его доводы часто и мне кажутся весьма разумными. Но на соборе из более трехсот епископов его поддержали менее двух десятков. По разным причинам. Ктото действительно не согласен с его мыслями о Христе. Ктото не переносит его подчеркнутой аскетичности и жесткой, даже дерзкой манеры вести споры. А когото возмущает его страсть к экспериментам. Представляешь, он предложил не читать, а петь молитвы под музыку! У него в храме поют! Кстати, говорят, красиво поют…