Крис Хаслэм - Двенадцать шагов фанданго

На пороге своего падения я заколебался, стараясь отыскать альтернативу, пытаясь найти довод для того, чтобы пощадить ее убогую, ненадежную жизнь. Довод, однако, говорил, что близорукое сострадание будет стоить мне собственной жизни. Он был грубым и ущербным. Лишение ее сознания поможет мне так же эффективно, как смерть. Внезапно явилась мысль, что Мэри не надо убивать. Все, что было нужно, — вколоть ей достаточно раствора, чтобы отключить ее сознание на четыре часа, в течение которых, как я рассчитал, мне удастся выкопать свое сокровище и укрыться на побережье. Я снова услышал окружающие звуки, и время приобрело прежний ритм, когда чувство облегчения поприветствовало мое возвращение с края пропасти. Я все еще держал шприц, на моих дрожащих руках образовалось пятно от стекающих с его кончика капель раствора. Четверти этого количества будет достаточным для выведения ее из строя, и моя совесть будет чиста.

— Чего ты улыбаешься? — спросила Мэри, выхватывая шприц. — Ждешь, когда я свалюсь с ног?

Я открыл рот и поднял руки, а Мэри вколола себе дозу в подкожную вену.

— Не тот ли ты злодей, — прошептала она, когда поршень шприца достиг дна, — который отправит мою душу в ад?

Я не знал, что ответить.

Она покачала головой.

— Это, случаем, не Шекспир? «Все хорошо, что хорошо кончается» — или что-то в этом роде. Ты, кажется, был учителем, не так ли?

— Я учил испанскому языку, не английскому.

Мэри печально вздохнула. Героин парализовал ее мозг раньше, чем она смогла ответить. Шприц выпал из ее рук, как отстрелянный патрон.

— О боже! — простонала она, прежде чем отказал язык и она ушла в мир сновидений.

Я повернул ее на бок и смотрел на нее минут десять или больше, используя это время для слежения за перемещением маленького дракона в виде коричневой струйки по алюминиевой фольге. Сладкий запах вызывал тошноту и одновременно заставлял меня цепенеть, он действовал как бутылка вина перед посещением молодежной дискотеки. В течение недели, примечательной для меня поступками чрезвычайной глупости, я все же приобрел способность преодолевать себя. Женщина, лежавшая рядом со мной, умирала — она совершала это забавно, но все же умирала — во многом по моей вине.

Когда прекратилось ее первое погружение в нирвану, Мэри выплыла с лицом женщины, которая забыла свой паспорт.

— С тобой как? — прохрипела Мэри. Она заморгала, поняла свою ошибку. — Думала, ты тоже уколешься. Важно, что ты не сделал этого, а я сделала… Тебе следовало быть первым… Боже…

Она отходила в иной мир, цеплялась за дорогую жизнь, находясь в совершенном одиночестве в головном вагоне поезда, мчащегося по самым страшным в мире американским горкам. Я оставил ее умирать, крадучись, обошел дом в поисках чего-нибудь ценного. В течение следующего часа пребывания в оцепенении или около того я обнаружил пятнадцать тысяч песет, нож, зажигалку и несколько упаковок жевательной резинки. Сунув деньги в карман и сложив остальное в сумку, предоставил возможность своей несчастной хозяйке упокоиться на засаленной тахте. Шприц поэта я оставил при ней.

Машина завелась с первого раза. Я осторожно выехал из Ла-Мендиросы, чувствуя за собой вину и гадая, совершил я непредумышленное или умышленное убийство? Мне казалось важным напомнить себе, что именно в тот момент, когда она вырвала шприц, я был настроен просто выключить на время ее сознание. Ее погубили страсть к наркотикам и болезненное состояние. Это могло случиться в любое время.

Супруга серийного убийцы умерла от передозировки.

Кому это интересно? Я закурил сигарету от золотой зажигалки, включил передние фары и отогнал от себя сомнения… Может быть, она меня поблагодарила бы в определенных обстоятельствах…

Ближайшим к Ла-Мендиросе населенным пунктом был поселок Матаморос. Построенные в седловине между двумя горными пиками, выбеленные дома укрылись под защитной тенью когда-то мощной крепости и рассыпались по горным склонам, как выброшенные кубики рафинада. Шесть дорог различного качества и важности сходились на круто уходящих вниз улицах, делая Матаморос пунктом сообщения со всеми частями страны. Стратегическое положение на перекрестке дорог между горами и морским побережьем позволило поселку пользоваться выгодами коммерческого центра. До последнего времени на его южной окраине находился крупнейший в регионе субботний рынок, на котором продавались товары, в основном — неизвестного происхождения. До распространения моторизованного транспорта для торговцев и покупателей имело смысл навещать поселок в пятницу вечером, чтобы поспеть к открытию рынка в субботу до восхода солнца. Вместе с задорной компанией контрабандистов, бандитов и цыган, вваливавшихся в поселок после полудня по пятницам, развился дух праздника. В течение ряда веков Матаморос оставался ненадежным домом для непропорционально большого числа баров и борделей. Начиная с 1939 года власти и супермаркеты неуклонно подрывали значение рынка, и теперь он стал барахолкой для продажи ковров, мелких изделий и дешевой одежды. Однако бары и традиции сохранились. Каждую пятницу Матаморос веселился.