Кейт Аткинсон - Преступления прошлого

Когда они снова забрались в «пунто» и поехали по городу, зарядил дождь. Внутри у Джексона нарастала свинцовая тяжесть, но ни пакостная погода, ни дешевый кофе не были тому причиной.

— Ты в порядке, милая?

— Да, папа.

Он заехал на заправку и наполнил бак «пунто», вдыхая успокаивающий запах бензина. Перед магазинчиком стояли ведра с цветами, но выбирать особенно было не из чего: большие розовые ромашки ненатурального вида, яркие георгины и охапки гвоздик. Он вспомнил прочувствованное высказывание разводившейся клиентки Тео: «Он дарит мне гвоздики, а гвоздики — убожество, это знает любая женщина, как же он не понимает?» Джексон знаком подозвал Марли и попросил ее выбрать. Она без колебаний ткнула в георгины. Георгины всегда напоминали Джексону о садовых участках, где его отец проводил большую часть свободного времени. Мать Джексона говорила, что у него сарай обставлен лучше, чем их дом. Сады-огороды остались в паре кварталов позади, а если свернуть налево на следующем перекрестке, то будет улица, где Джексон жил с девяти до шестнадцати лет, — но они не свернули налево, и Джексон не стал говорить об этом Марли.

Джексон десять лет не бывал на этом кладбище, но дорогу не забыл. Этот путь навсегда врезался в его память. Было время, когда он приходил сюда чуть ли не каждый день, давным-давно, когда умершие были единственными, кто его любил.

— Здесь похоронена моя мама, — сказал он Марли.

— Моя бабушка? — уточнила она, и он подтвердил:

— Да, твоя бабушка.

Она почтительно встала перед надгробием, которое за тридцать три года изрядно пострадало от непогоды, и Джексон подумал, что его отец заказал своей жене памятник из дешевого песчаника. Джексон смотрел на могилу и ничего особо не чувствовал. Он не так уж много помнил о матери. Они пошли дальше, и Марли забеспокоилась, что он не оставил цветы на бабушкиной могиле.

— Цветы не для нее, милая, — сказал Джексон.

Джексон ни о чем всерьез не задумывался, пока не начала умирать его мать. Он был просто мальчишкой и занимался тем, чем обычно занимаются мальчишки. Он был в банде, и у них было тайное логово на заброшенном складе, они играли на берегу канала, воровали конфеты из «Вулвортс», гоняли на велосипедах за город, летали на тарзанке через реку и скатывались кубарем с холмов, они уламывали ребят постарше, чтобы те покупали им сигареты, и накуривались и напивались сидра до тошноты в своем логове или на городском кладбище, куда пробирались по ночам через дыру в стене, о которой знали только они и стая бродячих собак. Он творил такое, что мать, да и отец тоже пришли бы в ужас, узнай они об этом, но, когда он позже вспоминал о своем детстве, все проказы казались ему здоровыми и безобидными.

Джексон был самым младшим в семье. Его сестре Нив было шестнадцать, а брату Фрэнсису — восемнадцать, и он только что выучился на сварщика при Управлении угольной промышленности. Отец вечно твердил, чтобы сыновья не лезли за ним в шахту, но какие у них оставались варианты в городе, где, кроме угледобычи, никакой работы не было. Джексон никогда не думал о будущем, но ему казалось, что шахтеры — это здорово: дух товарищества, выпивка — все равно что быть в банде для взрослых. Но отец говорил, что на такую работу он и собаку бы не погнал, а он терпеть не мог собак. Все голосовали за лейбористов, все как один, но отец говорил, что они не социалисты, они «жаждут плодов капитализма» похлеще остальных. Его отец был социалистом — сердитого, озлобленного шотландского толка, из тех, кто во всех своих неудачах винит кого-то другого, но в первую очередь «боссов-капиталистов».

Джексон понятия не имел, что такое капитализм, да и не стремился узнать. Фрэнсис говорил, что это значит водить «форд-консул» и покупать матери двухкамерную стиральную машину «Сервис», и только Джексон знал, что, когда в прошлом году разрешили голосовать восемнадцатилетним, брат поставил крестик рядом с именем кандидата от тори, хотя у того «не было ни одного сраного шанса» на победу. Отец, узнай он об этом, отрекся бы от Фрэнсиса (может даже, убил бы), потому что тори хотели стереть шахтеров с лица земли, а Фрэнсис говорил, что ему насрать, он планировал скопить денег и проехать на «кадиллаке» через все Штаты до самого Пасифик-хайвей, [122] Пасифик-хайвей — шоссе, идущее вдоль Тихоокеанского побережья США в Калифорнии. остановившись только, чтобы отдать честь Королю [123] То есть Элвису Пресли. у ворот Грейсленда. Мать умерла через неделю после выборов, что на какое-то время отвлекло их от политики, хотя отец изо всех сил искал способ доказать — это, мол, правительство виной тому, что рак обглодал Фидельму и выплюнул иссохшей, пожелтевшей шелухой, оставив умирать под капельницей с морфином в общей палате больницы «Уэйкфилд-дженерал».