Кейт Аткинсон - Преступления прошлого

Удалось выяснить, что Нив ушла с работы и села на автобус, как делала каждый день, и сошла на своей остановке, но за те десять минут, что занимала дорога от остановки до двери дома, кто-то убедил (или заставил) ее сесть в машину и отвез к каналу, где изнасиловал и убил, хотя не обязательно именно в таком порядке. В тот же вечер, когда нашли Нив, Джексон перебрался в ее комнату и жил там до тех пор, пока не завербовался в армию. Он два месяца не менял белье на ее постели — ему все чудился запах старомодного фиалкового одеколона, которым она сбрызгивала простыни при глажке. Он долго хранил чашку, из которой она пила за завтраком в тот последний день. Она вечно жаловалась, что никто не моет посуду после завтрака. На чашке остался розовый отпечаток ее рта, как призрак поцелуя, и Джексон неделю за неделей берег свое сокровище, пока чашка не попалась на глаза Фрэнсису и тот не вышвырнул ее из окна на бетонные плиты во дворе за домом. Джексон знал, что Фрэнсис винит себя в том, что не встретил ее тогда на остановке. Темная часть Джексона считала, что брат действительно виноват. В конце концов, если бы он ее встретил, она не лежала бы сейчас под шестью футами тяжелой, сырой земли. Она была бы теплой и живой, жаловалась бы, что никто не моет посуду, уходила бы на работу унылым зимним утром, и ее розовый рот по-прежнему бы говорил, смеялся, ел и целован уворачивающуюся Джексонову щеку.

Однажды, через полгода после похорон, Фрэнсис подвез Джексона в школу. Шел дождь, летний муссонный ливень, и Фрэнсис сказал: «Запрыгивай, парень». Он припарковался у школьных ворот, достал из бардачка пачку сигарет и отдал Джексону. Джексон пробормотал удивленное «спасибо» и открыл дверцу, но Фрэнсис втянул его обратно и грубо ударил кулаком в плечо. Джексон взвыл от боли, а Фрэнсис сказал: «Я должен был ее встретить, так?» — и Джексон ответил: «Да», что в ретроспективе оказалось неверным ответом. «Ты ведь знаешь, что я тебя люблю, мелкий, да?» — спросил Фрэнсис. И Джексон выдавил: «Да». Ему было неловко за Фрэнсиса, он не привык слышать от него про «любовь». Зазвенел звонок, и Джексон нулей вылетел из машины. В середине самого нудного урока математики в истории школы он вспомнил, что сегодня день рождения Нив, и это так его потрясло, что он вскочил из-за парты. «Броуди, ты куда собрался?» — окликнул его учитель, и Джексон сел на место и пробормотал: «Никуда, сэр», потому что она умерла и никогда не вернется и ей никогда не исполнится семнадцать. Никогда.

Вернувшись из школы, он почувствовал, что что-то не так. Он переоделся, сделал себе сэндвич и пошел в гостиную посмотреть телевизор — и обнаружил Фрэнсиса, висящего на люстре-канделябре, которая когда-то была гордостью и радостью Фидельмы.

Убийцу его сестры так и не нашли.

Они остановились у католической церкви, и Джексон поставил две свечи, одну брату, одну сестре. Марли попросила поставить и Фидельме тоже. Passio Christi, confotta me [125] Страсти Христовы, укрепите меня (лат.) . Обе сестры Фидельмы тоже умерли от рака, и Джексон молился, чтобы Марли не достался этот ген. У отца Джексона не было ни братьев, ни сестер, так что теперь, когда отец умер, Марли — его единственный кровный родственник в целом свете. Вряд ли у него будут еще дети. Что есть, то есть — одна девочка в розовых джинсах и футболке с надписью «Мальчиков много, времени мало». Интересно, людям, которые придумывают эти футболки, и людям, которые их шьют для девочек размера «восьми-десяти лет», когда-нибудь приходило в голову, что их деятельность, вообще говоря, аморальна? Хотя тем, кто их шьет где-нибудь в филиппинском подвале, скорее всего, самим «восемь-десять лет».

— Пап?

— Да?

— Мы можем поставить свечку для моего хомячка?

— Тебе нужна новая футболка, — ответил Джексон. — «Хомячков много, времени мало».

— Не смешно. Теперь уже домой?

— Нет. Сделаем небольшой крюк. Мне нужно повидать женщину по имени Мэриан Фостер.

— Зачем?

— Просто нужно, и все.

Они свернули на объездную, и тут Джексон почувствовал: что-то не так. Стремительность ощущения застала его врасплох. Только что он был в норме — все болит, ломит и ноет, но все же в норме, — и вдруг резко скакнула вверх температура, и уже через пару секунд он увидел мир таким, каким его, наверное, видят мухи, и начал отключаться. Каждая частица остававшейся в нем энергии была направлена на то, чтобы остановить машину на обочине. Потом — пустота.

Он проснулся в больнице, над ним склонялся Хауэлл.