Кейт Аткинсон - Преступления прошлого

«Боже!» — только и сказала Ровена, когда увидела машину. Удивительно, сколько смысла можно вложить в одно двусложное слово.

Может быть, это прощальный подарок. Может быть, он готовился обзавестись новой женой. Она была вполне уверена, что в Лондоне у него кто-то есть. Она удивилась бы, если б не было, у таких мужчин, как Джонатан, всегда есть любовницы. Правда, они никогда на них не женятся. Ей следовало бы стать любовницей, по темпераменту она куда больше подходила в любовницы, чем в жены.

Они до сих пор ничего не знали о ребенке, сидевшем у нее внутри. Она готовилась снова сбросить кожу, отрастить новую. Она должна уехать прежде, чем погрязнет в бездействии, прежде, чем кто-нибудь ее найдет.

Прежде, чем они помешают ей, узнав про ребенка. Они заберут ребенка себе. Жаль, конечно, очень, ведь школу и работу она полюбила всей душой, но есть другие школы и другая работа — все возможно, если правильно настроиться. И она забирала ребенка с собой (а как иначе) из этого дома, не нужно ему тут расти, а не то он будет говорить по-французски по средам и никогда не поймет, что такое любовь. Она любила этого ребенка до боли. Никто в этом доме не был способен понять такое. Было время, когда и она не понимала любовь, и к каким бедам это привело. Она сказала Ширли: «Считай, что я умерла», но она не ожидала, что сестра ее послушается. Не было ничего: ни посещений, ни открыток, ни подарков на день рожденья, ни единой весточки. Месяц за месяцем она ждала, что в день посещений Ширли появится с Таней на руках («Смотри, это мамочка») или приведет их бестолковых родителей («Давайте, вам нужно навестить Мишель»), но нет. Все ее письма оставались без ответа, все надежды пропали втуне, и в конце концов она пришла к мысли, что, может быть, так действительно лучше, пусть живут своей жизнью, освободятся от нее, ведь, если на то пошло, что хорошего она им сделала? Она не любила людей, которых обязана была любить, а за это рано или поздно надо платить.

Когда убегаешь, не оставляй следов. Бери с собой минимум вещей, словно собралась на один день в Лидс (но забирай свою красивую машинку). Не оставляй улик, как оставила отпечатки пальцев по всей рукояти того чертова топора, чтобы выгородить других. На этот раз она забирала букашку, новую букашку, с собой. Она будет любить этого ребенка так сильно, что каждый день он будет просыпаться счастливым, и наконец-то снизойдет на нее благодать.

И хватит превращать свою жизнь в вариации на пасторальную тему. Нужно придумать что-нибудь совсем новое. Можно уехать за границу, в Италию или во Францию. Конечно, куда ни заберись, хоть в Патагонию или Китай, это все равно недостаточно далеко, но фокус в том, чтобы продолжать двигаться. Фокус в том, чтобы не оставлять букашку. Одно она знала наверняка: назад пути нет.

Она решила дать ему шанс уехать вместе с ней, всего один шанс. Он будет потрясен и никуда не поедет, но шанс она ему даст.

Он ехал на велосипеде (его дешевые черные брюки были прихвачены у щиколоток велосипедными зажимами, представляете?) и оглянулся, услышав шум машины сзади. Она ехала с откинутым верхом и, поравнявшись с ним, остановилась, а он слез с велосипеда, рассмеялся и сказал:

— Шикарный агрегат, миссис Уивер.

Как продавец подержанных тачек. И она согласилась:

— Еще бы, викарий. — И похлопала по сиденью рядом с собой. — Хотите прокатиться?

Он беспомощно махнул в сторону велосипеда, но потом сказал:

— Ой, да и… — И положил велосипед в высокую траву на обочине.

Но когда он взялся за ручку дверцы, она перегнулась через соседнее кресло, будто не пуская его, и сказала:

— Только учтите, что я уезжаю и не собираюсь возвращаться обратно, никогда, а когда я уезжаю, то еду быстро .

И он ответил:

— Вы ведь не шутите, да?

И она подумала, как ей нравится, когда лицо у него становится как у серьезного маленького мальчика, пытающегося придумать правильный ответ. Она повернула ключ зажигания и сказала:

— Считаю до десяти…

Мишель подумала, что и раньше злилась, но чтобы так — никогда. Ты словно вулкан с закупоренным кратером: внутри бурлящая жижа, которую нельзя выплеснуть наружу. Как она, кстати, называется? Магма? Лава. Черт подери, она уже простейших слов не помнит. В книгах писали: «материнская амнезия», но если это и амнезия, то очень избирательная, потому что о том, как она жалка и несчастна, Мишель не забывала ни на минуту. А сегодня такой хороший день — был до этого момента, — она все успевала, все было под контролем, а потом этот увалень ввалился в дом и разбудил ребенка.