Вильям Кобб - Тайны Нью-Йорка

Бам улыбнулся. Он увидел уже здесь начало победы. Нерешительность банкира выдала его. Так это действительно он был затронут в объявлении!

— Положим, что так, — сказал Бам. — Я допускаю, что дело это интересует одного из ваших друзей… потрудитесь же четко изложить свои пожелания.

— Вы редактировали это объявление?

— Да.

— Рассказ, который вы обещаете печатать, относится к области фантазии или основан на точных фактах?

— Так как публикации еще нет, — ответил, улыбаясь, Бам, — на этот вопрос трудно ответить.

— Почему же?

— Потому что… смотря по обстоятельствам… факты могут измениться по форме и… по содержанию.

— Намерены ли вы изменить факты?

— Я допускаю подобную вероятность.

Меси и Бам посмотрели друг на друга. Они обменялись улыбками. Даже случайный наблюдатель с первого взгляда на этих людей заметил бы их поразительное сходство. У обоих одинаково дерзкие, почти наглые манеры. Меси был усовершенствованный Бам, Бам был Меси в перспективе.

Улыбки, которыми одарили друг друга эти джентльмены, говорили очень многое: «Мы понимаем друг друга с полуслова, так что будем играть открытыми картами. Мы стоим один другого…»

Они действительно стоили друг друга, как по прошлому, так и по будущему. Они это понимали.

— Итак, — начал Меси, — вы напечатаете «Воспоминания повешенного»?..

— Точно так, — ответил Бам.

— Дело будет касаться преступления, совершенного на Чертовой горе?..

— В объявлении все сказано.

— Вы знаете эту историю?

— Во всех ее подробностях.

— И вы… лично… узнали эти подробности?

— Лично…

Меси встал.

— Таким образом, если бы вы согласились не печатать вашу историю, это дело осталось бы в тайне?..

Бам погрузился в свои мысли. Он думал об Эффи. Он проклинал ее. Что же это за преступление? Он хорошо помнил, что в детстве ему приходилось слышать о Чертовой Горе… Вдруг его осенила мысль: Тиллингест напомнил ему, что он, Бам, — сын повешенного… и вот почему банкир неразрывно связал его со своей дочерью. Что, если этот повешенный — его отец!..

Бам вздрогнул. Новый свет блеснул перед его глазами. Правда обнаруживалась, но какая же связь существует между Тиллингестом, Меси и повешенным Джоном Гардвином? Сообщники? Может быть…

— Итак, вы — хозяин истории, — сказал Меси, — не скажите ли вы мне теперь, каким образом вы хотели воспользоваться тем, что имеете?

— Я полагаю, — с расстановкой сказал Бам, — вырвать у трупа Тиллингеста правду, которая, как он думал, будет похоронена вместе с ним!

Меси не вздрогнул. Только незаметное подергивание ища, подтвердило, что он все слышал.

— Вы знали Тиллингеста? — спросил он спокойным голосом.

— Я присутствовал при его смерти.

— И он говорил с вами?..

— А разве, кроме разговоров, нет иных способов общения?

— Он написал? — вскрикнул Меси. — О, несчастный!

Меси был во власти Бама, который уже хладнокровно готовил решающий удар. Если умирающий Тиллингест разыскал Бама из-за его имени, то не подействует ли это же имя на Меси?

— Знаете ли вы, кто я? — спросил он звенящим голосом. — Меня зовут Джон Гардвин!..

Меси страшно побледнел и, вставая, опрокинул стул.

Бам жадно смотрел на него. Почему, каким образом Тиллингест и Арнольд Меси, имен которых он никогда не слыхал, были замешаны в этой темной истории? Какова была степень их вины? Почему воскрешение этих воспоминаний так тревожило их?

Эти мысли мелькали в голове Бама подобно окнам проносящегося курьерского поезда.

Мозг его собеседника работал не менее напряженно.

В первую секунду, когда прозвучало имя, так всколыхнувшее все отдаленные тайники его души, ему показалось, что неумолимый враг явился за расплатой. Ему не могло прийти в голову, что этот молодой человек попросту блефует.

Но Меси не привык признавать себя побежденным. Он был богат, ему предстояло осуществить грандиозные планы, которые должны были вознести его на недосягаемую вершину финансового успеха. Он уже чувствовал себя на ближних подступах к этой вершине — и вот перед ним возникает это неожиданное и страшное препятствие…

Он поднял голову.

— Ваши условия?

Итак, этот человек признал себя побежденным! Следовательно, имя «Джон Гардвин» таило в себе могущество, перед которым склонился самый могущественный банкир Нью-Йорка!

Положение Бама было довольно щекотливым.

Ему предлагали заключить сделку, а он никак не мог назначить цену своего товара. Миллион? Два? Сто? Заинтересованность и нервозность Меси подсказывали ему, что цена товара может быть очень высока. Но как ее назначить, не продешевив и, в то же время, не зарвавшись?