Ричард Дейч - Ключи от рая

Пока молодая женщина приходила в себя, дрожа от восторженного предвкушения, Финстер расставил картины, окружив ими Элль.

— А теперь я хочу услышать твое искреннее мнение.

Элль подняла свечи и посмотрела на полотна. Сперва ей показалось, что Финстер шутит. Определенно, произошла какая-то ошибка.

— Ты со мной играешь?

Подняв канделябр выше, молодая женщина обернулась к Финстеру и тотчас же в ужасе отпрянула. Со всех сторон ее окружали творения мрачного искусства, существование которого она даже не могла себе представить: с каждого холста кричали искаженные лица несчастных, раздавленных смертью. Картины были повсюду, но Финстера и след простыл.

— Август?

И вдруг Элль заметила, что свечи догорели, превратившись в огарки. Первый из маленьких огоньков, моргнул, погас у нее на глазах. Казалось, терзаемые муками души, сойдя с полотен, набросились на молодую женщину; сгущающийся мрак окутал ее ошеломленный рассудок.

Стремительно возвратились детские страхи — боязнь темноты, замкнутых помещений, чудовищ, которые скрываются под кроватью.

— Август! Пожалуйста, где ты? — проскулила Элль, поднимаясь со скамьи.

Подняв затухающие огоньки высоко над головой, она осторожно ступила туда, где, как ей казалось, должен был быть выход. Постепенно ее шаги стали чаще, и вдруг Элль, споткнувшись, упала. Свечи разлетелись по полу. Все, кроме одной, мгновенно погасли. Вцепившись в эту последнюю так, словно в ней было ее сердце, молодая женщина в отчаянии принялась нащупывать остальные. Отыскав два огарка, она зажгла их от горящей свечи и вставила в затейливые резные гнезда подсвечника.

Почему Финстер так поступил? Элль снова дрожащей рукой высоко подняла свечи, лихорадочно пытаясь сориентироваться. Она не могла поверить своим глазам. Повсюду, куда проникали дрожащие отсветы свечей, простирались произведения искусства. Все худшее, что заключено в человеке, ужас и боль, немыслимая жестокость. Кому могло прийти в голову собрать все это… и с какой целью?

Элль оставалась наедине со своими страхами. И вдруг до нее дошло, что именно она увидела в завораживающих глазах Финстера. Осознание нахлынуло неудержимой волной: где она находится, кто хозяин всего этого.

Это было уже слишком.

Рассудок Элль не выдержал.

Симон молча смотрел в иллюминатор. У него в голове крутились тяжелые мысли. Если они с Майклом будут работать вместе, им потребуется довериться, открыть друг другу душу. Симон заговорил, тихо и медленно, словно на исповеди:

— Моя мать была монахиней. Только об этом она и мечтала: посвятить всю свою жизнь служению Богу. Ей никогда не хотелось иметь мужа или семью. Сирота, она сама не знала отцовской и материнской любви; единственной любовью, с которой она когда-либо сталкивалась, была любовь к Богу. Она мыкалась по римским приютам, не зная привязанности, не видя смысла в жизни, до тех пор, пока не попала в приют Святого Кристофера. Этим приютом заведовала женщина, которая относилась к сиротам как к своим родным детям, помогая им найти себя. С годами мать все больше времени проводила, ухаживая за больными, неизменно ласковая и улыбающаяся. Ночами она читала все, что попадало ей под руку, но в основном посвященное Богу. Она научилась разбираться в его учениях так, словно Священное Писание предназначалось именно ей. И чем больше она читала, тем крепче становилась уверенность в том, куда должен привести ее жизненный путь; наконец сердце матери нашло себе пару. Когда ей исполнилось шестнадцать, она стала послушницей. Мать любила, и ее возлюбленным была церковь…

Так продолжалось четыре года, пока она не встретила моего отца — бухгалтера и атеиста. Отец верил только в числа. Роман получился очень скоротечным — по крайней мере, родители говорили, что поженились через полгода после того, как познакомились. Мама осталась в Ватикане, даже уйдя из монастыря. Она работала в архиве и подчинялась самому Папе. Заведовала историей церкви: хранила ее тайны. Мы жили в Ватикане, вели приятное, хотя и однообразное существование. Все крошечное государство принадлежало мне — мне и восьмистам другим. Детство мое было самым обыкновенным — у меня были друзья, я много играл в футбол.

Симон уставился в иллюминатор, словно над горизонтом одно за другим поднимались воспоминания. Решительно прогнав остатки чувств, он продолжал:

— Однажды, когда мне уже исполнилось пятнадцать, мать не вернулась домой с работы. — Симон помолчал. — Я предположил, что ей пришлось задержаться сверхурочно. Прошел следующий день. Отец и словом не обмолвился об отсутствии жены: казалось, страх потерять ее лишил его дара речи. По прямому приказу Папы швейцарская гвардия обыскала не только весь Ватикан, но и, призвав на помощь римскую полицию, весь Рим. Наконец мать нашли…