Леонид Бершидский - Дьявольские трели, или Испытание Страдивари

— Я прошу… прощения, но… мне нехорошо сегодня… Я не смогу больше играть.

Послышался недовольный ропот. До Джонсона донеслись и крики:

— Это еще что за хрень?

— Да ты просто нажрался!

— Перестань выпендриваться и играй!

Роберт снова взял первый аккорд, но пальцы не слушались его. Он пошатнулся и рухнул бы, если бы лже-Сонни Бой не обхватил его за талию.

— Спокойно, ребята, сейчас мы продолжим играть, только отправим Роберта домой. Вы же видите, он сегодня нездоров, — сказал Эдвардс. — Давай, Сонни Бой, вытащим его во двор, а там кто-нибудь да отвезет его в Гринвуд.

Джонсон не сопротивлялся. Во дворе его вывернуло.

— Простите… ребята… в долгу не останусь, — прошептал он, когда его укладывали в повозку.

Очнулся Роберт у себя дома — то есть в домике на Янг-стрит. Домик этот вполне мог быть собран из нескольких больших ящиков: узенький фасад, низкий потолок, три комнаты анфиладой, так что если бы кто-то выстрелил от входа из дробовика, дробинки, пролетев через весь дом, застряли бы в дальней от улицы стене. Кто-то заботливый снял с него пиджак, брюки и ботинки, а у кровати поставил таз. Джонсон тут же засунул в глотку два пальца, но желудок его был пуст. Он словно выкупался в холодном поту. Встать не стоило даже пытаться. Но Роберт никогда не был благоразумным, так что сполз с кровати — и оказался на четвереньках. Теперь он не мог ни выпрямиться во весь рост, ни вскарабкаться обратно на кровать.

Тут Роберт услышал скрип входной двери и следом — плохо пригнанных половиц. С трудом подняв голову, он распознал в своем госте белого человека, одетого, несмотря на жару, в темный костюм-тройку.

— Никак, Роберт, собираешься меня облаять, — сказал белый. — И то: дверь открыта, а дом, кроме тебя, никто не сторожит.

— Что вам нужно? — прохрипел Джонсон.

— Дай-ка я помогу тебе лечь. Ты все-таки музыкант, а не сторожевой пес, верно?

Белый подхватил Джонсона под мышки и легко, будто вовсе невесомого, поднял на кровать. Роберт рухнул на спину, а гость подтянул к кровати табуретку и уселся на нее, скрестив ноги в дорогих ковбойских сапогах из змеиной кожи.

— Я приехал звать тебя выступить в Нью-Йорке, в Карнеги-холле, — сказал белый. — Запись, которую сделал Дон Ло, произвела сенсацию среди всяких яйцеголовых профессоров на Севере. Они говорят, ты король Дельты.

Джонсон слабо улыбнулся.

— Сам ты король, — выговорил он.

— Я? Это смотря с кем сравнить. А вот перед тобой я, пожалуй, виноват. Я к тебе опоздал.

— Меня отравили, — прошептал Джонсон. — Я не доеду до Нью-Йорка.

— Я не в этом смысле опоздал. Тебе от меня ничего не досталось. Где твоя гитара, Роберт?

Джонсон скосил глаза в угол комнаты. Тот, кто доставил его, прислонил там гитару к стене. Гость неторопливо проделал путь до угла, поднял инструмент, вернулся на табуретку и стал его настраивать.

— Такой музыкант, как ты, не должен играть на этом ящике для отбросов. Тебе нужен хороший инструмент. Может быть, даже не гитара, а скрипка.

— Скрипка? Да ты рехнулся, друг. Я ее и в руках-то не держал.

Посетитель тем временем настроил-таки «ящик для отбросов», извлек из кармана медиатор и начал задумчиво перебирать струны. Он не столько даже пел, сколько приговаривал:

Жалкий домишко, казалось, весь вибрировал от тугого, почти колокольного звона струн. Что сделал с гитарой белый незнакомец, чтобы она так звучала, Джонсон не разглядел — это и понятно, он вообще был еле жив. Но чувствовал, что, даже если бы смотрел во все глаза, все равно не понял бы.

— Ты кто такой? — еле шевеля губами, прошептал музыкант.

— Ты еще спрашиваешь? — Гость поднял на него черные, словно совсем без зрачков, глаза. — А сам веришь в свою историю про перекресток?

— Это… не моя история. Я… верю, что Спаситель жив. И что позовет меня… восстать… из могилы.

Невесть как сохранившийся в нем кусочек случайно услышанной проповеди вырвался, словно извергнутый очередным сухим рвотным позывом.

Гость поднялся с места и положил гитару на кровать рядом с Джонсоном.

— Ну извини, — сказал он со вздохом, повернулся на скошенных каблуках своих ковбойских сапог и вышел вон.