Антон Сибиряков - В поисках любви

Жертвоприношение. Я знаю. Тут случилось именно оно. Не для записей в отчетах. Для меня. Лично.

— Бедная девочка… — шепчу так тихо, чтобы никто не услышал. — Бедный ребенок.

Зачем они думают о ней?

Гляжу на кружащих вокруг тела людей. Докуриваю и чувствую слезы в горле. Гадкий комок, давящий грудину. Злой и горький на вкус.

Я верю глазам. Я знаю, что этой девочке никогда не уделяли столько внимания, сколько сейчас. И думаю о том, что она всегда искала именно это. Не похоть! Не проникновений десятков мужчин! А их внимание. Сотую долю их настоящей любви. Но получила только эти лица.

Ее рот приоткрыт. Нет. Не улыбается. Кричит от боли. До сих пор, после смерти, все равно кричит.

И вдруг я понимаю, что жду, когда меня пустят к ней. Я хочу этого больше всего на свете. Взять ее за руку. Сказать ей, что все кончилось. Быть для нее кем-то родным сейчас, в эти страшные минуты темного одиночества.

Она смотрит. Я не отвожу глаз.

И наконец, мне разрешают подойти.

Присаживаюсь на корточки. Около нее. Запах крови вползает в ноздри. Мне чудятся осклизлые щупальца осьминогов. Тварей, которых я боюсь больше всего на свете. И поэтому так часто покупаю их себе в пищу. Прожевываю, уничтожаю этот неприятный, подлый страх. Каждый вечер, напротив китайского ресторана. В полном одиночестве. Так же, как она.

Кисти ее рук. Теперь я вижу. Тыльные стороны ладоней. Без единой царапины. Тонкие длинные пальцы с хорошим маникюром. Ногти сломаны. Почти все. Она сломала их, когда осознала, что ее будут убивать. Когда защищалась.

Беру ее за руку. Холодная. Переворачиваю ладонью вверх. Содранные мозоли. Белая отмершая кожа. Признак поисков любви.

Перед глазами плывут картины ее возможного прошлого. Множество мужчин, сзади. И она, беспрекословно встающая на колени, в глубокий партер. Руки, упирающиеся в жесткий пол. И грязная, проникающая любовь…Физическое удовлетворение потребностей. Без нежности и тепла.

— Я с тобой, не бойся, — шепчу это ее глазам. Тону в замерзших зеленых океанах. И, кажется, сам превращаюсь в глыбу бесчувственного льда.

— Антон!

Мое имя, закованное в чей-то голос. Совсем рядом и так далеко, что не хочется отвечать. Хочется быть только с ней.

— Антон!

Они не оставят нас. Желудок сворачивается от боли. Оборачиваюсь.

— Привет!

Черствая улыбка на каменном лице. Синяя форма и гордые от собственной величины погоны. Выпускаю мертвую ладонь и поднимаюсь навстречу этим обветренным губам. Хочу ударить в них, но всего лишь пожимаю крепкую руку. Никому здесь не позволено улыбаться! Это место великой скорби.

Нет во мне силы слушать этот голос, рассказывающий о смертях так, будто все чувства в мире исчезли, обратившись в мертвые горы. Я не могу понять его, не силюсь разобраться в сказанном. Все мои мысли с ней. Я отпустил ее руку…

— Вчера псих один убил и изнасиловал собственную дочь…

Кишки скручиваются в узлы. Сжимаю челюсти, пережидая боль.

— Забаррикадировался в квартире и принялся отстреливаться…

Он говорит и говорит. Не останавливаясь. Буднично, точно за кружкой чая.

«…заканчиваются язвами…»

Хочу уйти. Но не могу.

— …чертов город!..

Я киваю. Да. Это правда.

— Мне нужно работать, — слышу свой голос. Не могу оторвать взгляда от обветренных губ. Ненавижу их за ту, единственную улыбку.

— Конечно…

Стараюсь быть вежливым, но вижу белые, искусственные зубы и отворачиваюсь. Когда-нибудь все это сломает меня. Но не сейчас.

— Да, Антон…

Голос что-то забыл, увлекшись страшными рассказами. То, что принес для меня.

— Да?

— Ее личность уже установлена.

Жду. Чувствую, как чудовище, стоящее позади, расплывается в ухмылке. И пробует ее имя на вкус.

— Оксана…

Не слышу фамилии.

— 22 года…

Касаюсь дрожащими пальцами лба.

Совсем ребенок.

— Родители приедут завтра. Она не местная, училась здесь…

Это не мое дело. Все, что нужно, я уже услышал. Ее имя. Ее цифры.

— И что им не живется, Антон? Я вот…

— Спасибо! — эта резкость необходима. Иначе он не остановится.

Губы недовольно чмокают. Желание ударить по ним взрастает внутри колючим сорняком, разрывающим грудь. Но все прекращается. Голос смолкает. И я снова возвращаюсь к ней.

— Оксана… — слово, потерявшее вес.

Провожу рукой по ее волосам. Они липнут к пальцам, оставляя на коже красную вязь.

— Это только начало, Оксана.

Ее боль не прекратит расти. Она перекинется, словно пожар, на всех, кто смел стоять рядом, кто думал, что сможет подарить ей любовь. На старых родителей, забывших о дочери, на братьев и сестер, утопающих в глупых проблемах, на влюбленных в ее детскую красоту мальчуганов, ждущих возвращения домой. Этот огонь будет сжирать их всех, выжигая изнутри. Он превратит черные волосы и голубые глаза, в пепел, который навсегда осядет в сердцах. И все с этого момента станет по-другому.