Джон Коннолли - Порода убийц

Мерсье жил в большом белом доме, окруженном садом. Комнат в нем было столько, что, если бы кто-то случайно заблудился по дороге в туалет, пришлось бы организовать поисковую команду. «Порнозвезда» припарковала «мерседес», а я проследовал за Харольдом в дом через высокую парадную дверь с двумя створками. Из прихожей мы направились в комнату слева от главной лестницы. Это была библиотека, обставленная антикварными диванами и стульями. Три стеллажа у стен были до потолка заполнены книгами; на восточную сторону выходило окно с видом на море, возле него стоял стол со стулом, справа располагался минибар.

Харольд закрыл за мной дверь и оставил меня рассматривать книги и фотографии. Здесь было собрано немало трудов — политических биографий, работ по истории, в основном Гражданской войны и войн во Вьетнаме и Корее. Художественной литературы здесь не оказалось вообще. В углу стоял застекленный шкаф, книги в нем отличались от тех, что на полках. Среди прочих я заметил «Миф и историю в Откровении Иоанна», «Апокалипсис и Миллениум в английской романтической поэзии», «Откровение Иоанна», «Апокалипсис и империю», «Апокалиптическое величие» — в общем, то, что впору читать в ночь перед концом света. Там же стояли критические биографии художников: Уильяма Блейка, Альбрета Дюрера, Лукаса Кранаха Старшего и Жана Дюве, а кроме того копии средневековых текстов. Наконец, на верхней полке расположились двенадцать почти одинаковых небольших томиков, обтянутых черной кожей, с шестью золотыми полосками на корешках. В основании каждого корешка находилась последняя буква греческого алфавита — омега. В замке не было ключа, а моя попытка открыть дверцу просто так не увенчалась успехом.

Я переключил внимание на фотографии, которыми были увешаны стены библиотеки. На одних Джек Мерсье был запечатлен со всякими Кеннеди, Клинтонами и даже престарелым Джимми Картером. Другие отражали спортивную молодость Мерсье: вот он выигрывает забег, вот готовится бросать мяч, а здесь его уже несут на плечах благодарные товарищи по команде. Еще были рекомендации известных университетов, грамоты благотворительных фондов под руководством кинозвезд и даже медали пусть бедных, но гордых государств. Все это было похоже на страшный сон неудачника.

Еще одно достаточно недавнее фото попало в поле моего зрения. На нем Мерсье сидел за столом в компании шестидесятилетней женщины в черном костюме с жемчужным ожерельем с одной стороны и бородатого мужчины, которого я недавно видел, — с другой. Рядом с ними стоял человек, которого я узнал благодаря его частым появлениям в вечерних новостях: как правило, он с триумфальным видом давал интервью на ступенях зала суда. Это был Уоррен Обер из «Обер, Тайер и Мосс», одной из лучших адвокатских компаний в Бостоне. Обер был адвокатом Мерсье, и самого упоминания его имени оказывалось достаточно, чтобы оппоненты сдавались без боя. Когда «Обер, Тайер и Мосс» брались за дело, они приводили на слушанье столько адвокатов, что присяжным едва хватало места. Даже судьи нервничали в их присутствии.

Я заметил, что на фотографии нет ни одного человека, который выглядел бы счастливым. Какая-то напряженная атмосфера царила вокруг них; возникало ощущение, что фотограф — это досадная помеха для их напряженной работы. Перед ними лежали толстые папки, а белые кофейные чашки были отложены в сторону, как увядшие розы.

Позади меня открылась дверь, и Джек Мерсье вошел в комнату, положив на стол стопку бумаг, пестрящих таблицами и цифрами. Он был высок, метр девяносто или около того, широкие плечи давали знать о его прошлой спортивной карьере, а увесистый «ролекс» красноречиво заявлял о настоящем статусе богатого человека. Густые седые волосы экс-сенатора были зачесаны назад, открывая загорелый лоб над голубыми глазами; орлиный нос нависал над тонкими губами, скрывающими ряд ровных белых зубов. Я подумал, что ему лет шестьдесят пять или, может, чуть больше. Синяя рубашка с короткими рукавами, коричневые брюки и в тон им ботинки «Себаго» довершали облик бывшего спортсмена. Его руки покрывали белесые волосы, пучки которых выбивались из ворота рубашки. На секунду улыбка Мерсье померкла, когда он увидел, что я рассматриваю фотографию, но тут же вернулась на свое место, когда я от нее отошел. В это время Харольд мялся в дверях с видом беспокойной свахи.

— Мистер Паркер, — Мерсье, пожал мне руку с силой, достаточной для того, чтобы мои мысли пришли в смятение. — Я рад, что вы нашли время для встречи со мной.