– И такая неблагодарность срывается с языка человека, который даже не может запомнить про дыни на земле!
– Сколько мне еще слушать это?
– Пока не запомнишь, – изрек Чиун и обратился к Смиту: – Он уяснил теперь, насколько все это серьезно.
– Надеюсь, Римо, что это так, потому что мы не знаем, что предпринять. У нас есть только вы.
Римо снова повернулся на другой бок и глубоко вздохнул. Взглянув на Смита, он произнес:
– О'кей. Не могли бы вы все это еще раз повторить?
Смит описал систему советских и американских вооружений в самых простых терминах – как в детской книжке. У двух ядерных держав есть большие пушки, готовые бабахнуть. Это – ядерное оружие. Оно очень-очень опасно. Если его применить, то начнется такая война, которая уничтожит весь мир, потому что, в отличие от мечей и ружей, такое оружие может погубить и того, кто им воспользуется. А значит, две великие державы должны иметь что-то такое, что не даст этим большим пушкам просто так взять и бабахнуть. И, конечно же, нужны какие-то устройства, которые приводят в действие эти пушки. Вроде как спусковые крючки и предохранители.
И вот теперь кто-то дурачится, играет этими спусковыми крючками и предохранителями. Ясно?
– Еще бы. Теперь покажите мне эти спусковые крючки, я выясню, кто держит на них палец, и прикончу его.
– Ну, это не так-то просто, – возразил Смит. – Это вовсе не похоже на спусковой крючок пистолета.
– Я и не думал, что это так просто. С вами никогда ничего не бывает просто. Куда мне отправляться?
– В деловой части Нью-Йорка есть компьютерный центр. Он каким-то образом связан с этим делом. Похоже, что оттуда каким-то образом исходят деньги, а иногда он становится передаточным звеном какой-нибудь цепочки, которую нам удается перехватить.
– Ладно, – с отвращением произнес Римо. – А где этот компьютерный центр?
Смит назвал адрес и опять растолковал проблему в таких словах, будто говорил о стеллажах, забитых консервными банками, которые стоят высоко над миром на очень легких опорах. Эти опоры одновременно запрограммированы и на то, чтобы рухнуть, и на то, чтобы не рухнуть.
– И кто-то пытается обрушить опоры, которые запрограммированы на то, чтобы не рухнуть, – догадался Римо.
– Наконец-то до вас дошло! – обрадовался Смит.
– Не совсем, – возразил Римо. – Все это скорее работа для Эббота и Костелло.
– Он просто шутит, – поспешил вставить Чиун. – Вам вовсе не надо брать на работу этого Аббата и Котлетто. Римо готов исполнить ваше задание. Тот, кого обучил Мастер Синанджу, нуждается только в одном – чтобы император изложил ему свое желание. И тогда он доставит императору все, что тот пожелает.
– Это так, Римо?
– Откуда мне знать, черт побери! – огрызнулся Римо.
Он потерял записанный минуту назад адрес компьютерного центра. Он знал, что куда-то его засунул. А может быть, он его порвал. С адресами такое случается.
Перед уходом Смит поинтересовался, в чем именно заключается система охраны президента от грузовиков, начиненных бомбами и иранцами-самоубийцами.
– Лучшая защита от нападения находится в голове у нападающего. Это не сама защита, а то, что он считает своей защитой, – объяснил Римо.
– Не понимаю. За рулем грузовиков сидят самоубийцы. Как смерть может напугать человека, который хочет лишить себя жизни?
– Как бы вам это объяснить? Вы понимаете их движущие мотивы, только думая о том, что пугает вас. Да, конечно, они готовы убить себя, но только при определенных обстоятельствах, а я изменил эти обстоятельства. – Он разглядел выражение полного недоумения на лице Смита и добавил: – Давайте, я попытаюсь объяснить вам это так: чем грознее оружие, тем более оно уязвимо. Чем острее лезвие, тем оно тоньше, верно?
– Да. Кажется, так. Но какое это имеет отношение к охране президента, которую вы обеспечили?
– То, что заставляет этих людей желать смерти, одновременно составляет и их слабость. Надо проникнуть в их мысли, в их веру и заставить ее работать против них. Понятно?
– Вы убедили их, что это дурно с моральной точки зрения?
– Нет. Послушайте. Может быть, в какой-нибудь дурацкой школьной аудитории такие слова не приветствовались бы, но там, в Иране, жизнь стоит дешево. Они вовсе не ценят человеческую жизнь так, скажем, высоко, как мы. Для них жизнь – это просто констатация факта, что они живут. Черт побери, половина детей там умирает, не дожив и до восьми лет, а если бы и дожили, то их все равно нечем было бы кормить.
Читать дальше