Станислав Гагарин - Альфа Кассиопеи

— Последнее время ваш брат всегда оказывается правым, — произнес Марков глухим голосом. — Только с нами так не нянчились. За мной опыт тридцати лет и миллионов километров, я могу себе позволить летать так, как мне хочется…

— Да не об этом я, Андрей Михайлович…

За спинами летчиков нарастал рев стартующего самолета.

— Твоя Нина, — сказал Марков. — Смотри, как поднимает. Молодец, баба!

Проводив самолет взглядом, они повернулись и посмотрели друг другу в глаза. Марков улыбнулся.

— Видишь, даже женщину в авиации признаю.

Когда последний ящик выгрузили из самолета, бригадир подошел к ней.

— Спасибо, — сказал он. — Прилетай еще.

— Конечно, — ответила Нина. — Прилечу.

Она потрепала по черной головенке трехлетнего карапуза, дружески улыбнулась его молодой мамаше, присевшей на корточках у костра. Глянула на солнце. Оно побагровело и увеличилось в размерах, начертив на снегу длинные тени, которые отбрасывали и спокойные сопки, и чахлые кустики, и даже следы от нартовых полозьев. Стало холоднее.

— Пересаживайся на левое кресло, — сказала она. — Будешь взлетать сам.

И крикнула из кабины:

— От винта!

Пастухи не знали, что надо ответить: «Есть от винта!», но от машины отошли.

Самолет развернулся, запрыгал по застругам и стал набирать высоту.

— Тяжеловато отрываешься, парень. Ювелирности пока нет… А вообще, молодец.

Они возвращались. Назад уходила тундра, выбитая оленями, темные проплешины сопок.

Заскворчало в наушниках. Сквозь потрескивание помех и дробь морзянки пробился голос диспетчера:

«Необходимо взять больного на реке Тытельваам».

— Разворачивайся, — сказала она второму.

Сели у фактории.

— У нас нет никаких больных…

Когда взлетели, Нина попросила «землю» уточнить, где находится больной. Потом догадалась. Не ожидая ответа, повернула к геологам.

День заканчивался. Солнце падало к горизонту. Пришел ответ:

— Курс правильный, больной у геологов.

Сели. Очень трудно было подобрать площадку. Неровная тундра.

— Больной не у нас. Он в районе сейсмической станции.

Взлетели. Горючее на исходе.

Вот и сейсмологи.

— Да, больной у нас. Но его не довезли тридцать километров. Совсем плох, везти дальше не рискнули.

Солнце упало к горизонту. Взлетели. В Амадур пошла радиограмма: «Беру больного, обеспечьте встречу, дежурство на полосе».

— Устал, парень?

Второй пилот отрицательно качнул головой.

Из вездехода выскочил человек и, размахивая руками, стал показывать площадку на льду реки.

— Чудак, думает, буду садиться на лед.

Машина скользнула на белый снег.

— Быстрее, товарищи. В тундре ночевать неинтересно.

Больного запихнули в кукуль, уложили в кабине.

— От винта!

Солнца не было. В фиолетовом небе проклюнулись первые звезды.

На полосе ждала санитарная машина. Взвыв сиреной, помчалась по льду лимана.

Вылезая из кабины, Нина почувствовала, как устала она сегодня. Через несколько шагов обернулась. Второй пилот забросил планшет и барограф за плечо и шел сзади.

— Завтра не забудь оформить санзадание, — сказала она. — Есть зверски хочется…

Поселок на берегу Оки. Один берег занят Мещерским лесом, другой — пойменный, его заливает в половодье.

Весной и осенью поселок превращается в остров. Почту и редких пассажиров привозит «кукурузник». В жизни поселковых ребятишек его прилет величайшее событие. Обгоняя друг друга, падая и снова поднимаясь, с веселым гиканьем и визгом несутся они за околицу, едва заслышав тарахтенье летающего «примуса».

Нет, Юрка положительно счастливый парень! Сегодня он прибежит раньше всех и место займет у самой кабины. А летчик увидит его горящие от восторга глаза и сунет подержать громадные желтые краги. Потом улыбнется и натянет на Юркину голову шлем с марсианскими очками. Ребята едва не падают от зависти.

А Юрка, расстроганный, шмыгающий посиневшим от холодного весеннего ветра носом, стоит молча. Потом поднимает голову и щурясь смотрит на багровое солнце…

— Солнце! Командир, солнце!

Он открывает глаза. Коля Левченко отплясывает посреди комнаты довольно дикое.

— Гибрид твиста и галопа, — цедит сквозь зубы командир вертолета Степан Прохоров и идет к умывальнику.

— Замолчи, вертящаяся камбала, — ответил Коля, — Меня ждут в Анадыре две недели. Может, я обиженный человек, которого первый раз отметили в приказе. Еще немного, и я не попал бы на московские курсы…