Уоррен Мерфи - Жизнь или смерть

– Мы никому про это не скажем, – предостерег ее Римо, – а будем как ни в чем не бывало продолжать кампанию.

Она кивнула и вытерла глаза.

– Все верно, мы должны продолжать. Он бы тоже этого хотел.

– Правильно. Продолжайте заниматься своим делом – готовьте рекламу.

– А вы?

– А я буду продолжать заниматься своим.

– Вечером в понедельник у нас выступление на телевидении. Оно может изменить ход всей кампании.

– Отлично. По крайней мере, наши противники будут знать, что мы не собираемся сдаваться.

Бедняжка Тери. Это ее первая кампания, и она старается изо всех сил.

Но как бы она ни билась, у них не осталось ни единого шанса победить.

Теперь Римо был вынужден это признать. У них нет активистов, но если бы даже они и были, для них все равно не нашлось бы работы. Фарджер хоть имел представление о том, что делать, а без него Римо не сможет найти типографии, чтобы напечатать рекламные брошюры, развесить лозунги на бамперах машин, изготовить нагрудные значки, – в общем, обеспечить все необходимые атрибуты избирательной кампании.

Вернувшись в гостиницу, Римо поделился этим с Чиуном.

– Не понимаю, – откликнулся тот. – Ты хочешь сказать, что люди предпочтут одного кандидата другому только потому, что им больше понравился его нагрудный значок?

– Ну, приблизительно так, – ответил Римо.

– Но раньше ты говорил, что они станут голосовать за того, на кого укажет полицейский лейтенант, – возразил Чиун.

– Ну, кто-то, возможно, и станет.

– А как можно отличить тех, кто будет голосовать по указке лейтенанта, от тех, кто станет голосовать за значки? – поинтересовался Чиун.

– Никак, – честно признался Римо.

На что Чиун разразился тирадой по-корейски, из которой Римо понял всего два предложения касательно того, что хуже демократии ничего не придумаешь, а потому это единственная форма правления, которой заслуживает белый человек. Наконец Чиун успокоился и по-английски спросил:

– И что ты собираешься теперь делать?

– Победить мы, конечно, не сможем. Но можем хорошенько пощепать им нервы.

– Но ты же говорил, что нынешних наших противников нельзя убивать.

– Все верно, нельзя. Но можно доставить им много неприятностей. Сорвать их кампанию, например.

Чиун с горечью покачал головой.

– Наемный убийца, который лишен права убивать, – все равно что человек с незаряженным револьвером, который утешает себя тем, что у оружия, по крайней мере, есть спусковой крючок. Риск слишком велик.

– А что я могу сделать? У нас нет ни активистов, ни оборудования, – ничего. Надо смотреть правде в глаза, Чиун: избирательная кампания для нас окончена. Мы проиграли.

– Понятно, – произнес Чиун, наблюдая, как Римо переодевается в темные брюки, рубашку и башмаки. – И куда ты теперь?

– Пойду портить им настроение.

– Смотри не попадись, – предостерег Чиун, – а то придется рассказать следователям все, что мне известно. Насколько я понимаю, таковы обычаи вашей страны.

– Не волнуйся, не попадусь.

Римо добрался до гостиницы, где расположился штаб мэра Картрайта, вскоре после полуночи, а ушел оттуда незадолго до рассвета, причем видел его только один человек, да и тот мельком, поскольку тут же решил заснуть и не вставать до полудня.

За время пребывания там Римо натворил такого, что мог бы участвовать в конкурсе на лучшего громилу страны.

Он вырвал все телефонные провода и перепутал их. так, что они казались теперь клубком разноцветных проволочек. Затем вскрыл все телефонные аппараты, переломал им внутренности, а потом снова закрыл. Разобрав электрические пишущие машинки, он перепутал в них все рычажки, так что клавиши печатать теперь вовсе не те буквы, которые были на них написаны. А для вящей надежности погнул в них валики.

Он разорвал пополам тысячи лозунгов, отправил в мусоросжигатель тысячи рекламных буклетов и нагрудных значков. Мэру Картрайту на плакатах с его портретом он подрисовал усы, а под конец бросил спичку в мусоросжигатель и подождал, пока вспыхнет огонь.

Домой он решил вернуться пешком и по дороге остановился, чтобы искупаться. Он плыл, мощно разрезая воду, как положено по Синанджу; мысли его, по контрасту с плавным, согласованным движениям мышц, были неспокойны, и когда его гнев постепенно утих и он повернул назад, то не увидел берега. За короткое время он успел проплыть много миль.

Он медленно поплыл к берегу, а потом сидел в песке, натягивая на себя одежду под удивленным взглядом мальчишки, который устанавливал шезлонги, готовясь к дневному нашествию покрытых веснушками, бледнотелых Нью-Йоркских отпускников. Часов в одиннадцать он вернулся к себе. Полагая, что Чиун уже встал, он просунул голову в его комнату и с удивлением обнаружил, что циновка цвета какао, на которой иногда спал Чиун, свернута и аккуратно поставлена в угол. Комната была пуста.