Дин Кунц - Отродье ночи (Шорохи)

Чтобы расслабиться, Хилари всегда брала в руки книгу. Она окинула взглядом полки и взяла последний роман Джеймса Клэвелла. Хилари удобно устроилась в кресле и раскрыла книгу.

Примерно через полчаса пронзительный телефонный звонок заставил Хилари вздрогнуть. Она подняла трубку.

— Я слушаю.

В ответ молчание.

— Алло!

Через несколько секунд в трубке послышались гудки. Хилари положила трубку. Перепутали номер? Наверное. Но почему молчание? А если не номер? Если... что-нибудь другое?

Хватит заниматься ерундой! Рассердилась Хилари сама на себя. Фрай мертв и все позади. Тебе следует отдохнуть пару дней и успокоиться. Иначе закончишь свои дни в психушке.

Хилари устроилась в кресле читать дальше, но, почувствовав холод, от которого мурашки побежали по телу, она встала и вынула из шкафа шерстяной платок, села в кресло, поджала ноги и укрылась пледом. Через несколько минут она забыла о звонке.

Тони, придя домой, умылся, переоделся в джинсы и синюю клетчатую рубашку, сверху надел пиджак и отправился за два квартала к «Болт-Хоулу».

Фрэнк был уже там и сидел у задней стенки за перегородкой, потягивал виски. На нем был надет костюм и галстук: Фрэнк, по-видимому, не заезжал домой.

«Болт-Хоул», или просто «Хоул», как называли его завсегдатаи, представлял из себя резкое и уже исчезающее явление. На протяжении двух десятилетий в этой области наметилась тенденция к специализации баров. В крупных городах эта безумная идея была поддержана: возникали бары для голубых, для одиноких, появилась масса баров для фанатов всех разрядов. «Болт-Хоул» успешно отбивался от нововведений и смело шел против течения. Публика сюда заглядывала самая разнообразная. Слава Богу, здесь не было огромных шестифутовых телеэкранов, как в спортбарах. «Хоул» встречал посетителей мягким светом, чистотой, тихой музыкой, льющейся из музыкального автомата. Здесь можно было закусить и недорого выпить.

Тони сел напротив Фрэнка. У столика остановилась рыжеволосая официантка, знакомая Тони. Она взъерошила Тони волосы.

— Что хочешь, Ренуар?

— Миллион, «роллс-ройс» и вечную жизнь, — пошутил Тони.

— А еще?

— Бутылочку «Корз».

— Это в наших силах.

— Принесите мне еще виски, — попросил Фрэнк. Когда официантка ушла, Фрэнк спросил:

— Почему она назвала тебя Ренуаром?

— Так звали знаменитого французского художника.

— Да?

— Я художник, хотя не знаменитый и не француз. Пенни так дразнит меня.

— Ты рисуешь картины? — спросил Фрэнк. — Почему раньше об этом не говорил?

— Я пару раз было заводил разговор об искусстве, но тебя, я видел, это не интересовало. С таким же успехом я мог бы обсуждать с тобой вопросы грамматики языка суахили.

— Ты пишешь маслом?

— Да. Еще акварелью. Карандашом. Но в основном маслом.

— Сколько ты этим занимаешься?

— С детства.

— Что-нибудь продал?

— Я не пишу для продажи.

— А для чего?

— Для собственного удовольствия.

— Я бы хотел посмотреть.

— Мой музей работает в разное время, но я уверен, что визит состоится.

— Музей?

— Так я называю свою квартиру, она вся уставлена картинами.

Пенни принесла напитки. Фрэнк и Тони поговорили о Бобби Вальдесе. Затем повисло тягостное молчание.

В баре находилось около двух десятков посетителей. Аппетитно пахло жареным луком и готовящимся на кухне мясом. Наконец, Фрэнк сказал:

— Ты, наверное, хочешь знать, почему я пригласил тебя?

— Чтобы выпить.

— А еще, — Фрэнк помешал в стакане трубочкой. Кусочки льда застучали о край бокала. — Я тебе должен кое-что рассказать.

— Я думал, ты уже все сказал утром, в машине.

— Я вел себя как дерьмо.

— Но...

— Я говорю тебе, я вел себя, как дерьмо.

— Ну, ладно, ладно. Согласен.

Фрэнк улыбнулся.

— Мог бы еще поспорить со мной. Я ошибался насчет той женщины, Томас.

— Ты уже извинился перед ней, Фрэнк.

— Я должен и перед тобой извиниться.

— Не обязательно.

— Ты был прав, поверив ей. Я пошел по ложному следу. Ты совал меня носом в нужный след, а я упирался.

Тони улыбнулся и, чтобы развеселить Фрэнка, сказал:

— Ты потерял нюх.

Фрэнк мрачно кивнул.

— Все из-за Вильмы. Нюх потерял из-за Вильмы.

— Твоя бывшая жена?

— Да. Ты точно сказал, что я женоненавистник.

— Должно быть, тебе здорово насолила жена.

— Не важно. Все равно это не оправдывает моего поведения.

— Ты прав.

— Боже, ты знаешь, я не спал ни с одной женщиной после ухода Вильмы. Прошло десять месяцев.