— Я тотчас пришлю к вам одного из моих сотрудников, — пообещал Тони.
— Посылка будет готова к его приходу, — заверил Джек. Джек хотел было повесить трубку, когда Тони снова заговорил:
— Вас не интересует цена? Такая перевозка стоит дороже, чем доставка бандероли в Куинс. Есть еще один вопрос — каким образом вы собираетесь платить?
— Кредитная карточка вас устроит?
— Нет проблем, док, — ответил Тони. — Я сейчас посчитаю точную стоимость и перезвоню вам.
— Вы можете назвать примерную цену?
— Что-то между тысячей и двумя тысячами долларов, — ответил Тони.
Джек оторопел, но не произнес ни слова. Он продиктовал Тони номер своей карточки. Правда, он надеялся, что доставка обойдется ему в несколько сотен, но не подумал, что кому-то придется лететь в Атланту и обратно.
Пока Джек диктовал длинное число номера, в дверь вошел курьер, вручил Степлтону пакет Федеральной почтовой службы и, не говоря ни слова, удалился. Распрощавшись с транспортно-экспедиционным агентством, Джек рассмотрел пакет — это была посылка из Национального биологического института — зонды ДНК, которые он заказывал вчера.
Захватив пробы и зонды, Джек снова направился к Агнес и рассказал ей, как легко договорился с транспортным агентством.
— Ваши успехи впечатляют, — проговорила Агнес. — Но я не стану спрашивать, сколько вам пришлось заплатить.
— Правильно, не спрашивайте. Лучше скажите, как мне упаковать пробы.
— Это мы сделаем сами, — предложила Агнес.
Она вызвала секретаршу и велела ей надлежащим образом подготовить смертоносную посылку.
— Сдается мне, что это не все, — сказала Агнес, подозрительно глядя на флаконы с зондами ДНК.
Джек объяснил, что это такое и для чего ему надо. Он хочет узнать, не среагируют ли нуклеопротеиды бактерий — возбудителей недавно прошедших вспышек инфекционных заболеваний — с присланными зондами.
Причину своего интереса Джек Агнес не объяснил.
— Единственное, что я хочу знать, — это будет ли реакция положительной. Количественное определение мне не нужно.
— Значит, мне придется работать с риккеттсиями и туляремийными бактериями. Кроме того, с ними придется работать и моим лаборанткам.
— Я буду вам за это очень признателен.
— В конце концов, это наша обязанность, — задумчиво произнесла Агнес.
Выйдя из лаборатории, Джек спустился в диспетчерскую и налил себе кофе. До сих пор он был так занят, что не осталось времени спокойно подумать. Теперь же, размешивая кофе, Джек размышлял о том, что тела бродяг, с которыми он столкнулся в парке, не были доставлены. Это могло означать, что либо они находятся в каком-то госпитале, либо их тела до сих пор не найдены.
Захватив чашку, Джек поднялся в свой кабинет и уселся за стол. Лори и Чет были в прозекторской, и никто не мог нарушить желанного уединения.
Но Джеку не пришлось насладиться покоем — зазвонил телефон. Это была Тереза.
— Я на тебя очень сердита, — заявила она без всяких предисловий.
— Это прекрасно, — парировал Джек со своим привычным сарказмом. — Без этого я мог бы считать, что день пропал.
— Я правда сержусь. — Голос женщины, однако, несколько смягчился. — Колин только что разговаривала с Четом. Он сказал ей, что тебя снова избили.
— Это личная интерпретация Чета. Никто меня не избивал.
— Это точно?
— Я же объяснил Чету, что упал во время пробежки, — повторил свою версию Джек.
— Но он сказал Колин...
— Тереза, — резко произнес Джек, — меня не избили. Можем мы поговорить о чем-нибудь еще?
— Ну хорошо, если на тебя никто не напал вчера, то почему ты так раздражен?
— У меня было очень неудачное утро, — признался Джек.
— Расскажи мне об этом подробнее, — попросила Тереза. — Для этого и существуют друзья. Вот я сразу поведала тебе о своих проблемах.
— В Манхэттенском госпитале еще один случай инфекции, — начал Джек. Он с удовольствием рассказал бы Терезе о своих муках по поводу гибели Бет Холдернесс, но не решился.
— Это ужасно! — воскликнула Тереза. — Что-то там не так. Что случилось на этот раз?
— Грипп, — ответил Джек. — Очень вирулентный вирус. Я боялся, что мы столкнемся именно с подобным случаем.
— Но кругом полно гриппа, — попыталась успокоить Джека Тереза. — Сейчас гриппозный сезон.
— Не ты первая говоришь мне об этом, — признался Степлтон.
— Но ты в это не веришь?
— Да, я со своими идеями остался в гордом одиночестве. Но поверь мне, я очень встревожен. Возможно, речь идет о совершенно уникальном штамме. Умерший очень молод — ему было только двадцать девять лет. Учитывая недавние вспышки в Манхэттенском госпитале, я просто места себе не нахожу.
Читать дальше