Эдди Шах - Оборотни

Когда четырехколесный передвижной седан «ауди-куаттро», который они арендовали, достиг прежней границы, проходившей между деревнями Тантерборн и Макенроде, все внезапно и резко изменилось. Пограничная стена все еще стояла, пересекая сельскую местность гигантским четырнадцатифутовым сторожевым забором, который тянется по обе стороны до горизонта. Дорога, на которой когда-то стояла пограничная застава, сужалась до ширины двух встречных машин. И слева и справа виднелись опустевшие наблюдательные вышки.

Они запарковали «ауди» на месте бывшей погранзаставы — небольшом кусочке забетонированной земли на краю дороги. Затем через поле прошли туда, где стена прерывалась, будто разрезанная гигантскими ножницами.

— А я всегда думала, что она не имеет перерывов, — сказала Билли, подходя к ней и боязливо дотрагиваясь до нее.

Там было даже две стены, проходившие параллельно друг другу. Одна, у которой они стояли, была сложена из цепочки тяжелых блоков, растянутых между бетонными башнями, расположенными в пятнадцати метрах друг от друга. Вторая имела ту же конструкцию. Промежуток между ними — полоса в сорок метров шириной — простреливался из пулеметов со сторожевых вышек и вдобавок был минирован. Клочок земли, не знавший заботы человеческих рук, покрытый мелкой сорной травой.

Они пробыли там минут двадцать, осматривая место, где еще недавно господствовали страх и унижение, где гибли люди, чьи мечты превратились в прах.

— Я думаю, что все это будет снесено и отправлено в отбросы, — сказала Билли, возвращаясь с ним под руку к машине.

— По-моему, следует оставить это в таком виде. Чтобы напоминать людям о темной стороне жизни.

Окрестности стали другими, сельская местность менее населенной, меньше техники на полях. Дороги были с выбоинами, их мало ремонтировали с 1944 года. Деревни и городки, которые они проезжали, выглядели жалкими, с полуразвалившимися строениями. Прилизанные «мерседес-бенцы» и «БМВ» перемешивались с дымящими и громыхающими «трабантами», «вартбургами» и «ладами». Среда, которой не хватало динамики предпринимательства.

Затем появился Нордхаузен — промышленный центр, превратившийся в экологическую катастрофу. Это был древний город, имевший богатые традиции пивоварения. Но перед Второй мировой войной в нем построили заводы по выплавке стали и производству боеприпасов. С тех пор (при коммунистах это утвердилось) Нордхаузен стал известен прежде всего металлургией, выбрасывавшей в атмосферу свой неочищенный, черный дым, который отравлял окружавшую его красивую сельскую местность. Деревья в лесах величественных гор Гарца стали постепенно чахнуть. А сам Нордхаузен из-за вечной копоти и чада превратился в грязный город с грязными людьми, которым ничего не оставалось делать, как тяжело работать и много пить, а затем опять идти на работу и опять же пить. Город получил в последние годы крупную помощь в двадцать миллионов фунтов для очистки. Но потребуется еще много лет, прежде чем Нордхаузен зазеленеет, вздохнет свободно от бремени экологически опасных производств.

Они въехали в город с запада через Гунцероде по растрескавшейся дороге 243, которая вела мимо «ИФА моторенверк», где когда-то производили велосипеды, а теперь поднялись до выпуска мотороллеров. Было почти пять часов вечера, когда они наконец достигли центра Нордхаузена.

Машина увязла в массе узких вагончиков, сновавших между расположенными у дороги фабриками. Миновав три светофора, они въехали в городской центр, на широкий бульвар, имевший довольно ощутимый холмистый рельеф. Множество лавок, забегаловок, контор по услугам находилось в стороне от проезжей части. Мелькнули витрины «Макдоналдса», рекламы американских пищевых товаров быстрого приготовления.

— Не купить ли здесь гамбургер или пиццу? — спросила проголодавшаяся Билли.

— В отеле. Мы скоро там будем. — Это было решение, о котором Эдему пришлось вскоре пожалеть.

Уточнив направление, он обнаружил, что проехал слишком далеко. Повернули назад к «ИФА моторенверк» и там еще направо. Через девять кварталов однообразных, сложенных из квадратных плит домов для рабочих спросили Йоркштрассе. «Куротель», пятиэтажная башня из стекла и некрашеного бетона, гордость восточногерманской архитектуры 1950-х годов, находился здесь.

Тучная и не очень приветливая регистраторша, согласно культурной норме своих сограждан, немного говорила по-английски. Эдем счел ненужным говорить по-немецки и потому усиленно жестикулировал, чтобы заставить ее понять себя. В конце концов с помощью других служащих, которые владели английским не лучше, чем она, удалось договориться о двух комнатах.