Петр Катериничев - Корсар. Наваждение

– Скажу. Мобуту Сесе Секо Куку Нгбенду Ва За Банга его звали.

– Сам-то понял, что сказал?

– Нет. А – зачем?

– А затем. Говорил я тебе, Корсар, и еще раз повторю: никчемная ученость тебя погубит. Для всех служивых спецов, десантуры, «мабута» – это мотострелки, короче – лабуда, хрень безлошадная! Ну я, убогий, знаю, что был в Заире, оно же Конго, такой дядько, который президент, генерал и диктатор в одном лице, как у них принято, и Мобуту звался… А полное имя тебе его помнить – зачем?

– Голова – предмет темный, наукой малоразумеемый. Запоминает всё что ни попадя, – и что с этим делать?

– Это – да. Это ты твердо сказал. Иной раз как вспомнишь чего – лучше бы и не знать никогда, и не ведать об таком. И водка тут не помощник. Разве что – напиться до полной безнадеги. А потом – все одно выкарабкиваться надо…

– Кабы знать, куда приедем, так не ездили б вообще… – процедил сквозь зубы Корсар.

– Ты поговорками не сыпь, я дело говорю. Кстати, откуда у тебя такой прикид матерый – в стиле ретро? Реглан кожаный – загляденье. И – словно прямо на тебя сшит! Сидит как влитой!

– Выдали. Согласно служебному положению. Со склада.

– Чё, правда?

– Кривда. – Корсар даже повернулся к Бурову, глядя в глаза: – Честно? Не знаю я, Саша! Не зна-ю!

– Ну и пес с ней… Ты только не нервничай раньше времён, Корсар. Мы, я чаю, уже подъезжаем. Дальше – железки в руки, патроны – в подсумки и – по коням, а?

– По коням, по граблям, короче – по всему, что движется!

– Тебе бы, Корсар, выспаться, на мир медленно взглянуть, спокойно, меланхолично…

Машина въехала в подлесок и замерла, укрытая плотно ветвями ольхи, окруженная зарослями орешника и волчьей ягоды. Буров беззвучно открыл дверцу; свет в салоне не зажегся.

– Как? – наморщил лоб Корсар.

– Ну, с меланхолией я, наверное, погорячился, а вот флегмы бы добавить – стоит. Палить по всему, что движется, – не велика наука.

Буров легко, словно игрушечный, вынул из крытого кузова ручной пулемет Калашникова. Прищелкнул магазин, передернул затвор, огляделся, констатировал:

– Туман – это хорошо. Звуки в двух шагах скрадывает – не расслышать. – Вздохнул: – Ты мне, Корсар, диспозицию все же растолкуй заново, а? А то ты очень уж при встрече накоротке все выложил; хотелось бы подробнее: кого огорчать станем, и – насколько конкретно? Пуля, сам понимаешь, дура, залепишь не туда, дырку уже не запломбируешь…

– «Хочешь, я тебе спою – слушай…»

– Помню. Эдита Пьеха пела. Когда тебя еще не было.

– А ты был, Бурый?

– Вестимо. Только маленький шибко. В пеленки писал. Я же старше тебя, Корсар. Забыл?

– Выветрилось. Ну, слушай: на хуторе, оно же поместье, двое. Женщина лет около тридцати, Ольга Белова…

– Не продолжай, я ее помню – корреспондентка какого-то журнала. Ее трудно забыть – такая вся из себя… Кто второй?

– Мужчина, с виду – лет семидесяти с небольшим, но крепкий, здоровый, бодрый. Может, ему и не семьдесят, а семьсот…

– Столько даже черепахи не живут!

– У нас – не живут, морозы, а в Индонезии – очень даже может быть.

– Ага. Значится, Кощей Бессмертный у нас тут нарисовался. «В заповедных и дремучих страшных Муромских лесах всяка нечисть бродит тучей…» Его убить вообще-то можно?

– Неверно ставишь вопрос. Верный вопрос: нужно ли?

– Ты сначала на первый ответь!

– Как показывает практика, да. Ты и сам знаешь. Пуля, выпущенная из автомата Калашникова, даже специального и усовершенствованного, с укороченным стволом, пламегасителем и прочей дребеденью…

– …Пробивает с трехсот метров рельс. Убедил. А вот теперь скажи: нужно ли?

– Давай, Бурый, я тебе вкратце все же диспозицию обрисую, как ты просил сначала, а? Все просто, как тульский пряник: они, девушка и старик, или – цель, тогда…

– «Шел я лесом, видел беса, бес картошечку варил…» О, вспомнил! Смерть Кощеева – в яйце! Только не помню, в левом или в правом! Ну – это ничего. Очередью – срублю оба! А конец – делу венец! Правильно мыслю?

– Помолчи, рубака! Они – цель, если я дам тебе отмашку. Щелкну дважды по переговорнику. Но… скорее всего, они – наживка . Какие-то люди выйдут на них – поговорить, может быть, и жестко, спросить «нечто о нечто»…

– Корсар, ты опять заговариваешься. Что значит – «нечто о нечто?»

– То, что я сказал. Сам не знаю.

– И что за люди придут по их души?

– Я что, гуру? Шаман? Откуда мне знать?

– Погоди, Корсар, ты третьи сутки в этой карусели крутишься, так? Кем они тебе показались? «Чисто спортсмены», «кровавая гэбня», «профи без страха и упрека» – кто они? Согласись, вопрос не праздный.