— Это признак незрелости ума, мистер Гант.
Гант помолчал, потом твердо сказал:
— В обоих случаях это был один и тот же человек.
Кингшип устало оперся руками о стол, глядя на лежащие на нем бумаги.
— Зачем вам надо все это вытаскивать из забвения? — вздохнул он. — Зачем вы вмешиваетесь в дела посторонних людей? Что, по-вашему, я при этом чувствую?
Он спустил очки обратно на нос и стал перелистывать страницы гроссбуха.
— Прошу вас, уйдите.
Гант и не подумал вставать с кресла.
— Я приехал домой на каникулы. Мой дом в Уйат-Плейнс. Я не для того трясся час в поезде, чтобы повторять то, что уже сказал в марте.
— А для чего же? — опасливо спросил Кингшип.
— Я прочел статью в отделе светских новостей в сегодняшней «Нью-Йорк таймс»…
— Про мою дочь?
Гант кивнул. Потом вынул из нагрудного кармана пачку сигарет.
— Что вы знаете о Берте Корлиссе?
Кингшип смотрел на него молча.
— Что я о нем знаю? — медленно сказал он. — Он будет моим зятем. В каком смысле «знаю»?
— Вы знаете, что он ухаживал за Эллен?
— Разумеется. — Кингшип выпрямился. — Что вы имеете в виду?
— Это длинная история, — сказал Гант. Голубые глаза смотрели прямо и уверенно. Он указал на кресло Кингшипа. — И боюсь, что мое повествование не станет более убедительным, если вы будете стоять надо мной столбом.
Кингшип сел, но держался руками за край стола, словно готовый вскочить в любую минуту.
Гант зажег сигарету. Он молча посидел минуту, задумчиво глядя на сигарету и покусывая зубами нижнюю губу. Казалось, он ждал какого-то сигнала. Затем начал говорить — непринужденно и гладко, как привычный к большой аудитории диктор:
— Когда Эллен уехала из Колдвелла, она написала письмо Берту Корлиссу. Мне довелось прочитать это письмо, когда Эллен приехала в Блю-Ривер. Оно произвело на меня впечатление. В нем она описывала внешность человека, подозреваемого ею в убийстве, с которым я и сам, к сожалению, сходился приметами. — Он улыбнулся. — Я прочитал это письмо дважды, и, сами понимаете, весьма внимательно. В ту ночь, когда Эллен убили, Элдон Чессер, этот любитель неопровержимых улик, спросил меня, не роман ли у меня с Эллен. Это был, наверно, единственный конструктивный вопрос, который он задал в течение всей своей карьеры, потому что он навел меня на мысль о Корлиссе. Отчасти потому, что Эллен оказалась бог знает где в обществе вооруженного убийцы, отчасти потому, что она мне нравилась и мне было интересно, с кем у нее роман. Я думал об этом письме, которое хорошо помнил и которое было единственным источником информации о моем «сопернике» Корлиссе.
Гант помолчал минуту, затем продолжал:
— Поначалу мне показалось, что из этого письма я узнал только его имя — Берт — и адрес на конверте: Бертон Корлисс, улица Рузвельта, Колдвелл, штат Висконсин. Но, подумав, я вспомнил некоторые дополнительные сведения, содержавшиеся в письме Эллен, и, соединив их воедино, узнал про Берта Корлисса еще более важную вещь. В то время я не придал ей особого значения. Это был чисто внешний факт, а не имел отношения к характеристике его личности, хотя именно последней я и доискивался. Но я запомнил этот факт, и сегодня он приобрел особое значение.
— Продолжайте, — сказал Кингшип, когда Гант остановился, чтобы затянуться сигаретой.
Гант откинулся на спинку кресла:
— Во-первых, Эллен писала Берту, что она не отстанет в занятиях, пока будет отсутствовать в университете, потому что сможет использовать его записи. Так вот, Эллен была на третьем курсе и имела право посещать специальные лекции, на которые не допускают студентов первого и второго курсов. Если Берт был с ней в одной группе на всех семинарах — а они, наверно, постарались так составить свое расписание, — это означало, что он с малой долей вероятности учился на втором курсе, но, скорее всего, на третьем или четвертом. Во-вторых, Эллен описывала в письме свое поведение на младших курсах Колдвелла, которое, видимо, сильно отличалось от ее поведения после смерти Дороти. Она писала, что была «горлопанкой-болельщицей», и добавляла: «Ты бы меня не узнал». Это со всей очевидностью означало, что Берт не знал ее на младших курсах. Так могло быть, если бы они учились в большом университете типа Стоддарда, но тут возникает «в-третьих».
В-третьих, Колдвелл — небольшой университет, раз в десять меньше Стоддарда. Я проверил сегодня утром по альманаху: в Стоддарде учится более двенадцати тысяч студентов, а в Колдвелле — всего восемьсот. Далее Эллен писала, что она не хотела, чтобы Дороти поступала в Колдвелл именно потому, что там все знают всех и знают, кто как себя ведет. Итак, давайте сложим эти три пункта: Берт Корлисс, который является студентом по крайней мере третьего курса, не был знаком с Эллен, когда она была на четвертом, хотя оба они учились в очень небольшом университете, где, как мне известно, студенты общаются отнюдь не только на занятиях. Всему этому может быть только одно объяснение, которое в прошлом марте казалось маловажным, но которое, по сути дела, является главным выводом из письма Эллен. Берт Корлисс перешел в Колдвелл из другого университета в сентябре 1950 года — в начале четвертого года пребывания Эллен в Колдвелле и уже после смерти Дороти.
Читать дальше