Поль-Франсуа Уссон - Кристаль

— Нет… нет… это ничего нам не дает. Подожди-ка… Да!

Чуть не опрокинув изумленного судмедэксперта, Крагсет снова бросился к каталкам:

— Да, одной интуиции недостаточно. Я чуть было не забыл метод!

Осмотрев несколько тел, он в отчаянии взглянул на врача:

— Какой же я идиот!..

— Но, в конце концов, каждый из нас может ошибиться…

— Да знаю я!.. Но эта песенка!.. Черт, как же это вылетело у меня из головы?..

Судмедэксперт, ничего не понимая, на всякий случай сделал вид, что углубился в свои записи.

— Я ведь помню ее с детства! Мама мне ее пела… Когда Красгет произнес первую строчку, медик тоже вспомнил, о какой песенке идет речь. И внезапно двое живых среди двух десятков мертвых запели ее дуэтом:

В это же время Бьорн в гуще сумерек вокруг игрового домика глуховатым голосом пел ту же песенку на французском языке:

Сидя на полу, как огромный младенец, он смотрел на верхушки высоких елей сквозь витражное оконце. Пальцы его выпустили пустую фляжку, и она с легким стуком упала на пол рядом с ножкой резной детской табуретки. Бьорн поднял голову и стукнул кулаком в дверь. Жилы на его шее вздулись, и он поморщился, вновь подумав о колыбельной. Охваченный гневом, он закричал:

— Анжела! Анжела! Все, все мы слепцы, как и ты, мой бедный Крагсет! Когда ты наконец прозреешь, никого из девчонок не останется в живых! Золотая бабочка — это просто химера! Тень у тебя перед глазами, фальшивка, отвлекающий маневр! Бабочка — не хищник, она не убивает ради выживания, да и времени у нее на это нет! Ее жизнь — как крохотное пламя свечи, которое почти сразу гасит ветер!.. Эй, Крагсет! Что ты на это скажешь?

Бьорн поднял пустую фляжку и поднес ее к глазам, пытаясь поймать отблеск вечернего света. На мгновение ему это удалось, и он разглядел мимолетное отражение в металле своей побагровевшей физиономии.

— Все время эта история с двойниками!.. Двое!.. Всегда! Опять и опять та же история… А если вдруг останется один, то ничего больше не будет… никогда уже ничего не произойдет.

Он слышал свой понемногу затихающий голос, почти видел, как тот растворяется в сумраке.

Когда Бьорн с иронией спрашивал себя, уж не начинает ли исходить от его тела видимое излучение, как у медиума, он вдруг заметил тень человека, стоящего снаружи, за окном, и, кажется, наблюдающего за ним.

Затем раздался грохот. С первого удара дубинка пробила жестяную крышу, задела его ухо и сорвала клочок кожи со щеки. Плечо хрустнуло, и Бьорн почувствовал резкую боль, как от ожога.

Не имея в данный момент ни достаточно силы, ни ясности сознания, Бьорн пробормотал сквозь зубы ругательство и, зажав в кулаке фляжку, словно гранату, занес ее над головой. Почти в тот же миг стальной наконечник дубинки вышиб оконный переплет.

Следующий удар пришелся в челюсть комиссара. Бьорн, оглушенный, мешком рухнул на пол, уже не чувствуя новых ударов.

Несколько минут спустя густой снег уже засыпал следы непрошеного гостя, так же как и развалины игрового домика.

В тени большого дома все казалось застывшим. Ни звука, ни шороха. Сад был скован ледяным безмолвием.

Анжела положила трубку, машинально вытерла потную ладонь о покрывало кровати и дала волю душившим ее слезам. Только что она говорила с матерью Жозетты, и та, не попрощавшись, повесила трубку. По ее голосу Анжела немедленно поняла, что с этого момента ее отношения с лучшей подругой никогда не будут прежними.

Она даже не могла вспомнить, что именно говорила. Став вестником смерти, как могла она теперь возвратиться домой?.. Да и зачем возвращаться?.. Она посмотрела на сумку, стоящую на кровати, не разобранную, готовую к отъезду. Но куда ехать? На мгновение пришла мысль о теплой стране, все равно какой… Но когда человеку приходится сообщать о серийных убийствах, он становится нечувствителен к любым радостям жизни.