Поль-Франсуа Уссон - Кристаль

В холле стояла тишина. Двое военных в форме защитного цвета без улыбки взглянули на Анжелу. Она с трудом могла вообразить, что для них она — одна из девчонок, которых им поручено охранять. Пропуск они не спросили, да это ничего бы и не дало: здесь, как и в других местах, Анжела никогда не вставляла магнитную карту в считывающее устройство, когда на время покидала отель. Она терпеть не могла эту бесполезную условность — ведь у горничных были ключи от всех номеров. Не говоря уже о том, что ее страшно раздражала необходимость отчитываться в своих приходах и уходах.

Анжела поднялась к себе, по пути никого не встретив, — лишь изредка до нее доносились из-за дверей возбужденные голоса. Войдя в номер, она не раздеваясь рухнула на кровать, идеально застеленную — еще одно раздражающее благодеяние со стороны персонала, который словно хотел стереть все следы ее присутствия. Обычно она всегда сама застилала кровать.

Анжела пристально разглядывала стены и потолок, однако не увидела на них ни следа зловещих теней. Занавески были распахнуты — но куда подевались солнце и луна? Где небо? Пространство за окном казалось абсолютно безжизненным. В коридоре послышались торопливые шаги. Должно быть, это неумолимый Крагсет идет по следу… Анжела протянула руку к ночному столику и взяла телевизионный пульт. Интересно, что показывают по ящику в этой стране?

Говорили, разумеется, по-норвежски. На фоне разноцветных декораций ведущие новостных программ, безукоризненно причесанные, задавали вопросы гостям или вызывали на связь корреспондентов. Внезапно в кадре появился отель «Европа» — Анжела сразу узнала его унылый фасад. Некто Йорген Как-Бишь-Его говорил об ужасной драме, разыгравшейся в этих стенах. Затем появились машины «скорой помощи», едва различимые в темноте. Потом замелькали любительские кадры, при виде которых Анжела не удержалась от безрадостного смеха: мажоретки, шествующие по улицам мимо деревянных домов. Под летним солнцем норвежские улицы выглядели гораздо живописнее, чем сейчас. Одновременно в углу экрана одна за другой появлялись фотографии — полудетские лица семи погибших мажореток. Анжела приподнялась и подвинулась к краю кровати, чувствуя, как по коже пробегают мурашки от этой мрачной фотосессии. Но она не могла оторваться от этих лиц — ей казалось, что глаза мажореток в упор смотрят на нее с той стороны экрана.

Появилась очередная заставка: смутный силуэт на фоне огромного ярко-красного вопросительного знака. Слезы хлынули из глаз Анжелы еще раньше, чем она осознала, что плачет. Они текли, словно подземные воды, вырвавшиеся на поверхность. Сквозь слезы Анжела снова взглянула на экран, где теперь была карта Норвегии с ярко выделенным на ней городком Сторуман. Он оказался гораздо севернее Осло. Когда начался сюжет, можно было обо всем догадаться и без перевода. Стоя перед толпой жителей городка, местный метеоролог, веселый краснощекий норвежец, держал перед собой дымящийся котелок с горячей водой. Когда толпа хором досчитала до трех, он выплеснул воду, которая мгновенно замерзла прямо в воздухе, и образовавшийся лед разбился на мелкие осколки, ударившись о ступеньки лестницы.

Анжела выключила телевизор, положила пульт на прежнее место и свернулась клубком под одеялом.

Для Бьорна перелет на самолете всегда был нелегким делом. За все годы работы он пользовался этим видом транспорта лишь несколько раз, по особо срочным делам. После возвращения на родину с женой он предпочитал поезда и пароходы — возможно, потому, что ему нравилось видеть, как меняются пейзажи вдоль железнодорожных путей или берегов. В последний раз, когда ему довелось совершить авиапутешествие, он сначала выпил двенадцать бутылок пива в аэропорту, а потом еще маленькую сувенирную бутылочку виски из тех, что бесплатно раздавали в самолете. После этого, с трудом поместившись в узкое кресло (и с двух сторон стиснутый соседями), он почувствовал себя так плохо, что перелет превратился в настоящий кошмар. Лихорадочная тревога полностью лишила его силы воли. Каждая воздушная яма была словно удар кулаком под дых. Туалет в самолете был слишком тесным для его габаритов, так что Бьорну пришлось, позабыв всякое самолюбие, закончить вояж, стоя на коленях над унитазом, причем задняя часть тела комиссара, выпиравшая наружу, заблокировала дверь кабины пилотов. Запах рвоты быстро преобразил сочувственные улыбки пассажиров в брезгливые гримасы, и Бьорн сошел с трапа, ощущая всеобщее презрение.