Михаил Зайцев - Наследник волхвов

— Как на митинге, мать их... — шепнул за спиной у Сергача Фокин.

— На траурном... — шепотом отозвался Игнат.

Лица у деревенских хмурые. У детей менее, у взрослых более, «фу-ты ну-ты, видали мы и не таких городских», — говорят большие глаза ребятишек. «Чего надо, зачем приехали?» — спрашивают глаза с нехорошим прищуром у взрослых.

— Мы приехали к старосте, — произнес Федор громко, будто и правда на митинге.

Сергач ожидал, что откроется дверь в стене, что кто-нибудь, какой-нибудь пацан побежит за старостой или никто не побежит, но некто крикнет что-то типа: «А за каким вам лешим наш староста?» Или: «А катитесь-ка вы к ядреной матери». Но ожидания Сергача не оправдались, случилось иначе: все еще не сформированное до конца столпотворение расступилось, образовав живой коридор, и из жидковатой пока (ибо многие еще подтягивались) гущи людской вышел староста.

Староста был совсем не стар. Низкорослый мужчина, разменявший на вид четвертый десяток. Носатый, худосочный. Иногда он часто, чаще, чем нужно, моргал — страдал нервным тиком. Фигурально выражаясь — «страдал». На самом деле он давно свыкся с тиком, привык к морзянке выразительного подмигивания и не пытался сопротивляться самопроизвольному движению век, ресниц, бровей. Помимо частого мигания, самое значительное его отличие от остальных деревенских — руки. Точнее — кисти рук. Мягкие, с утонченными пальцами и розовыми ногтями. Чурался заниматься земледелием белоручка староста — это было очевидно. А в остальном он с виду как и все. Одет в стиле большинства окружающих его мужиков, без выпендрежа. Тот же цвет кожи, как и у остальных, так же коротко и небрежно, как у всех лиц мужского пола, обрезаны волосы, темно-русые, как и у многих здешних. Некоторые мужики в толпе бородаты, но староста бреется, как и большинство односельчан.

— Ко мне приехали? — моргнул староста, удивленно вскинув брови.

— Вы в Еритнице за главного? — уточнил вежливо Федор.

— Я, — староста моргнул утвердительно, будто кивнул. «Забавно, черт, моргает, — Игнат с трудом, но сдержал улыбку. — Нервный тик, сопровождающий артикуляцию, здорово обогащает его речь. Визуально, конечно. Этакая мимика интонаций получается, будто у мультипликационного персонажа. Неужели вот этот вот мультгерой всем здесь верховодит? Неужто он сумел до смерти напугать матерого туриста-экстремальщика?»

— Виктор Анатольевич, — Федор не спеша повернулся к Фокину, — предъявите, пожалуйста, господину старосте служебное удостоверение.

Только и требовалось от Вити, что молча да солидно сверкнуть корочками. Ан нет! Взыграло ретивое. Доставая ксиву, Витя оставил позицию вблизи руля, бодро переместился на край арены, поближе к окружающей «Ниву» публике и затараторил, жестикулируя со скупой лихостью истинного трибуна.

Хвала духам, трибун Витя догадался соврать. Врал нескладно, однако убедительно. С его слов выходило, что москвичи ищут пропавшего телевизионного репортера по имени Андрей методом прочесывания самых труднодоступных населенных пунктов в окрестностях шоссе, возле которого в последний раз видели откомандированного в провинцию телевизионщика. Про путеводную нить мрачных догадок, которые привели поисковиков в Еритницу, Витя, хвала духам, умолчал.

Староста слушал внимательно, моргал, точно кивал, а в какой-то миг вдруг стал озираться. Как будто впервые увидел толчею земляков вокруг. Вскинул удивленно брови, как будто спрашивая: «А чегой-то вы все здесь делаете?»

Уловив настроение лидера, народные массы пришли в движение. Народ начал расходиться. Люди уходили без особенной спешки, но и не мешкая. Затопали, зашаркали подошвы, зашуршали одежды. К оратору Фокину поворачивались спинами все, кроме старосты. Сконфуженный Виктор замолчал.

— Радостно видеть в Еритнице интеллигентных гостей, — сказал староста, сопроводив подмигивание улыбкой. — Пойдемте в до... до... до...

Он еще и заикался. Причем, когда заикался, переставал моргать, наоборот, выпучивал глаза.

— ...В до... до... до...

«В дом» — давно поняли интеллигентные гости, но терпеливо ждали окончания предложения-приглашения, ибо умная вежливость заключается не в том, чтобы «помочь» заике, а в том, чтобы не замечать его заикания.

«Может, у него была когда-то легкая контузия? — думал Сергач, стараясь сохранять обычное выражение лица. — Эко складно начал мужик трепаться, и нате вам — заклинило бедолагу».

— ...до... до... в дом пройдемте, — староста моргнул с облегчением, повел носом в сторону «Нивы». — Машину можно оставить открытой. У нас в деревне не воруют.