Михаил Зайцев - Час волкодава

Второй раз бандит выстрелить не успел. Миша помешал. Предупредив криком Сан Саныча об опасности за спиной, Чумаков простился с ролью пассивного наблюдателя — схватил ближайший стул за проволочную спинку, размахнулся и, ледоколом врезавшись в общую кучу малу, что было мочи заехал сиденьем стула по голове стрелявшему. Попал. Увидел, как пистолет вывалился из ослабевшей руки, и пропустил тычок в нос. Опять его ударили по носу! Однажды разбитый Макарычем нос моментально потек двумя кровавыми ручейками. Кто достал Михаила, случайно или специально — он так и не понял. Сжал кулаки и включился в драку. Впрочем, называть словом «драка» то, что происходило в подвальчике «Три семерки», конечно же, нельзя. Скорее уж «групповое избиение». Ситуация, когда один аномально сильный и уверенный в собственной богатырской силе человек обстоятельно и со вкусом избивает группу граждан в фирменных спортивных костюмах.

Метнув толстяка-штангиста, Сан Саныч выпрямился во весь рост и точно так же, как и Миша, двинулся в гущу свалки. Только не столь импульсивно, как Чумаков, а вполне осмысленно. Вскинул колено — в сторону отлетел один бандит, заработав удар коленкой в живот. Разогнул ногу — второй братишка прозевал страшной силы удар в бедро. Шагнул — каблук кожаного сапожка между делом подсек третьего бандита, кулак правой руки нокаутировал четвертого, рука согнулась, и локоть поддел снизу вверх челюсть пятого.

Стиль боя Сан Саныча не походил ни на восточные, ни на западные единоборства. Более всего его манера движений напоминала пляску шамана, варварский танец дикаря перед алтарем давно забытого языческого божества. Ни одного случайного движения! Каждое сгибание или разгибание одной из трех (он еще и раненую руку умудрялся беречь!) конечностей наносило урон противнику. Да еще какой! Одного касания мощного кулака, локтя, стопы, колена хватало с избытком, чтобы очередной бандит свалился на пол, выбыл из игры, не успев вытащить из кармана припасенный на всякий случай нож-выкидуху или вооружиться каким бы то ни было подручным средством самообороны. Смотрелось это зубодробительное действо несколько гротесково и фантастично. А между тем не было ничего сверхъестественного в том, что аномально сильный, прекрасно подготовленный и многоопытный человек разделывает под орех маленькую толпу похмельных гопников.

Пока Чумаков боксировал с доставшимся ему волею судеб соперником, Сан Саныч положил всех остальных. И Чумакову помог — схватил Мишиного спарринг-партнера за шкирку, тот с перепугу (еще бы!) открылся, Мишин кулак как нельзя кстати ударил соперника в низ живота. Все! Последний пацан в спортивной форме лег «отдыхать». Сколько времени прошло с тех пор, как Сан Саныч вместе с Мишей переступили порог «Трех семерок»? Чумаков взглянул на часы. Ого! Всего-то семь неполных минут...

В начале восьмой минуты визита Миши и его «крыши» в заведении относительно невредимыми остались лишь двое. Череп и Креветка все еще сидели на высоких табуретах у стойки бара. Креветка — бледный, с посиневшими губами, как говорится — краше в гроб кладут. Череп — разинув рот, выставляя напоказ обломки передних зубов. Оба в ступоре. Оба покорные, готовые безропотно принять любую уготованную им участь. Оба — будто птенцы в клетке с коброй, оцепеневшие от страха.

Как ни в чем не бывало Сан Саныч подошел к Черепу.

— Продолжаем разговор. Повторяю вопрос: какие претензии к Михаилу Викторовичу? Говори, слушаю внимательно.

— Нифафиф... — прошамкал Череп беззубым ртом.

— Не понял?

— Никакиф претенфий.

— М-да, дружок. С дикцией у тебя теперь беда. Сам виноват. Подставился под мой кулак, проглотил зубы. Говоришь плохо. А писаешь как? Пока нормально?

Череп поспешно прикрыл пах обеими руками, сдвинул колени, сгорбил спину, сильно зажмурился.

— Не бойся. Будешь и впредь нормально мочиться из того же места, ничего отрывать не стану, ежели честно ответишь на мои вопросы. Однако прежде закончим тему претензий. За нанесенный моему клиенту моральный и материальный ущерб я возьму на первый раз сущую мелочь. Десять тысяч баксов. Деньги мне нужны прямо сейчас.

— Крифетка... — Череп приоткрыл один глаз, осторожно повернул голову, выразительно посмотрел на младшего товарища. — Софири бабки.

— А? — не понял Креветка.

— Деньги у братфы собери.

— Ага... — Креветка бочком слез с табурета, шагнул к стонущей, слабо шевелящейся массе тел на полу и остановился в нерешительности, затравленно глядя на Чумакова, который, распихивая ногами поверженных бандитов, искал на полу пистолет.