Аллан Фолсом - Завет Макиавелли

Корначчи, Гварнери, Беничи.

Каменные плиты ложились под ноги.

Риццо, Конти, Валлоне.

Мазетти, Джини.

— Имя, которое вы ищете, — Феррара, — сообщил голос из темноты.

— Кто вы?.. — Деми вздрогнула, поднимая свечу.

Секунду ничего не происходило, затем в круг света шагнула Лючиана в сопровождении монаха. Золотое платье исчезло, теперь на ней был черный балахон, как и на спутнике. Жуткие накладные ногти исчезли, но черный грим вокруг глаз, со стрелками до самых ушей, остался. В компании безмолвного монаха она производила пугающее впечатление.

— Идите, — пригласила Лючиана жестом. — Усыпальница вон там. Феррара. Поднесите свечу поближе.

Деми повиновалась.

— Прочитайте вслух, — потребовала Лючиана.

— Феррара.

— Фамилия вашей матери. И ваша.

— Откуда вы знаете? — Деми вздрогнула.

— Что еще могло привести вас сюда? Зачем бы вам искать дружбы преподобного Бека и доктора Фокса? Вы хотели проникнуть в тайну знака Альдебарана. Вы встречались с этим несчастным, Джакомо Гела. Он и рассказал вам об «Арадии малой».

— Что произошло с моей матерью? — потребовала ответа Деми, поднося свечу к лицам Лючианы и монаха.

Страха она почему-то не испытывала. Устала бояться, наверное.

— Покажи ей, — улыбнулась Лючиана.

Монах забрал свечу у Деми и опустился на колени, чтобы отодвинуть камень. Под ним открылся старинный бронзовый ларь. На крышке были вырезаны даты: двадцать семь дат начиная с тысяча шестьсот тридцать седьмого года. Последняя дата отстояла от сегодняшнего дня ровно на восемнадцать лет. Год исчезновения ее матери.

— Вашу мать звали Тереза, — продолжала Лючиана.

— Да…

— Поднимите крышку, — приказала итальянка негромко.

Откинув крышку сундука, монах поднес свечу ближе. В особых гнездах рядами стояли серебряные урны, на каждой дата.

— Пепел усопших с почестями. Подобно быку сегодня. Подобно Кристине завтра.

— Кристине? — содрогнулась Деми.

— Сегодня дети воздали ей почести, как и быку. Покой и радость пребывают с нею. С ее семьей, родителями и детьми.

— Что вы хотите мне сказать?.. — Страх постепенно возвращался к Деми.

— Ритуал совершается в честь тех, кто делает первый шаг на великом пути.

— Это вот — усопшие с почестями?

— Да.

— Моя мать — здесь?

— Да.

— Здесь — женщины моего рода?

— Пересчитайте.

— Двадцать восемь урн… На крышке сундука — там двадцать семь… двадцать семь дат.

— Посмотрите на последнюю урну.

— Зачем?

— Посмотрите.

— Завтрашний день, — отрешенно удивилась Деми.

— На сундуке нет даты, потому что в урне нет еще праха, — объяснила Лючиана.

Глаза ее потемнели, губы тронула сумрачная улыбка.

— Одной женщины вашего рода здесь нет пока.

— Кого нет?

— Вас.

23.30

Советник по национальной безопасности Джеймс Маршалл сидел за походным столиком в дальнем углу палатки командного пункта. Его гарнитуру подключили к закрытой линии, а поблизости никого не было, как он и хотел.

Народу на проводе хватало: вице-президент Гамильтон Роджерс, руководитель администрации президента Том Каррен, госсекретарь Дэвид Чаплин, министр обороны Теренс Лэнгдон, председатель Объединенного комитета начальников штабов генерал ВВС Честер Китон, в данный момент находившийся на борту самолета ЦРУ по пути в Мадрид.

— Поймали двух местных мальчишек, говорят, заблудились в шахте. Ни президента, ни Николаса Мартена. Мальчишек уже допрашивают. Никто ничего не понимает на самом деле.

Маршалл оглянулся. Убедившись, что люди Билла Стрейта и капитана Диас по-прежнему далеко, продолжал вполголоса:

— Изменения в планах недопустимы. Если их засыпало при взрыве лаборатории Фокса, хорошо; если нет — если нет, их доставят ко мне живыми. Оба получат дозу успокоительного и отправятся по воздуху на борт самолета ЦРУ, готового к вылету. Только так, иначе мы раскиснем, как Джейк Лоу, а этого нельзя допустить. Слабых звеньев в цепи не будет. Напоминаю, что за нашими плечами долгая и славная история; в руках дело, которому мы храним верность. Сегодняшнее испытание не первое и не последнее. Задача остается неизменной, цель — безусловный успех настоящей операции. Полагаю, джентльмены, никто в этом не сомневается.

— Иначе и быть не может, Джим, — отозвался вице-президент Роджерс негромко. — Несогласным лучше высказаться сейчас.

Последовала мертвая тишина.

— Очень хорошо, — заключил вице-президент. — Честер, заключение по Варшаве?