Пол Клив - Чистильщик

Решаю оставить багажник открытым. Встряхиваю канистру, прислушиваясь, как внутри плещется бензин. Она заполнена где-то на четверть. Смачиваю одежду Кэнди, потом закидываю канистру к ней. Вытаскиваю из машины портфель и ножом отрезаю кофточку Кэнди. Запихиваю ее в салон, оставив кусок материи свисать снаружи; щелкаю крышечкой от канистры по капоту.

Остальную работу доделывает зажигалка.

Я уже на полдороге к дому, как вдруг вспоминаю о коте. Вокруг никого нет, поэтому никто не видит, как я краду вторую машину за вечер.

Дженнифер начинает мне улыбаться, как только я появляюсь в дверях клиники. Она смотрит на меня так, будто мы старые друзья, сто лет не видевшие друг друга.

— Привет, Джо, — говорит она, и голос ее звучит весьма соблазнительно.

— Привет.

Она ждет пару секунд, ожидая, не добавлю ли я еще чего-нибудь.

— Сейчас я его принесу.

— Спасибо.

Я как раз пытаюсь представить, как выглядела бы Мелисса в утыканном гвоздями собачьем ошейнике, когда Дженнифер выносит кота в маленькой клетке.

— Не думала, что ты его возьмешь, — говорит Дженнифер, — учитывая, что ты сказал на прошлой неделе.

— На прошлой неделе?

— Когда я позвонила, ты сказал, что тебе больше не нужны коты. Сколько их у тебя?

— На прошлой неделе? — повторяю я.

Ее дружелюбная улыбка исчезает, и на смену ей приходит улыбка настороженная.

— Я звонила тебе на прошлой неделе.

— Ах вот оно что. Я болел всю прошлую неделю, очень сильно болел. Если честно, я даже не помню, как ты звонила. Всю неделю в постели провалялся. Даже не знаю, что это на меня тогда нашло, но я почти все время был в бреду. Если ты звонила, и я повел себя по-свински — сожалею.

Хотя вообще-то это она должна была выразить сожаление — ведь это у меня отрезали яичко.

Ее настороженность тут же сменяется симпатией.

— А сейчас с тобой все в порядке?

— Сейчас уже лучше. Самое странное, что у меня и котов-то никаких нет.

Она улыбается, и я думаю о том, почему мне постоянно приходится быть таким милым по отношению к другим людям. Почему я просто не могу ее куда-нибудь отвезти и сделать с ней то же, что я делаю с остальными?

— Ну, один у тебя теперь есть. Как ты его назовешь?

— Пока не думал об этом, если честно. Предложения есть?

— Давай я позвоню, если что-нибудь придумаю, — предлагает она.

— Сколько я должен за клетку? — спрашиваю я, соображая, что, если я сейчас вытащу из кармана полиэтиленовый пакет и просто запихну кота внутрь, это будет смотреться несколько странно. Готов поспорить, клетка здорово увеличит цену и так недешевого животного.

— А тебе можно доверять, если ты пообещаешь ее вернуть?

— Вообще-то моему слову можно верить.

— Тогда ты ничего не должен, — улыбается она. — Хочешь, я тебя подвезу до дома? Или ты на машине?

Прокатиться до дома было бы неплохо, учитывая, что это предоставило бы мне шанс попробовать пару вещичек, которые я еще не проделывал после своей полукастрации. Но я тут зарегистрировался под своим именем, и полиции не составит труда меня найти.

Поблагодарив ее за предложение, я обещаю занести клетку до конца недели и прошу ее вызвать мне такси.

Клетка елозит под моими руками. Таксист что-то замечает по поводу кота, пытаясь завезти со мной разговор. Понимает, что зря пытается.

Когда я приезжаю домой, то заношу кота в ванную и захлопываю дверь. Лежа в постели, слышу, как он жалобно мяукает. Завтра куплю ему какой-нибудь еды, а себе — затычки в уши. А потом покажу ему свою квартиру.

На следующее утро мой внутренний будильник меня не подводит, хотя и просыпаюсь я совершенно разбитым. Все возвращается на круги своя, по крайней мере настолько, насколько это возможно для человека, лишившегося левого яичка. И все же мне продолжают сниться сны, и это меня беспокоит. В эту ночь я разговаривал с папой. Сон был довольно сбивчивый, но я помню отдельные куски, где он спрашивал меня, что я делаю. Наверное, он спрашивал это, потому что я запихивал его в переднюю дверцу машины, где он был найден. Я обмотал его запястья поролоном и полиэтиленом в пузырьках, чтобы веревка не оставила синяков. Он не мог опустить окна или открыть двери. Он не мог включить кондиционер или выключить двигатель, чтобы перекрыть угарному газу доступ в салон. Он снова и снова просил меня перестать, и постепенно кожа его обретала синюшный оттенок. Мамы там не было. Она играла в бридж в каком-то местном игровом центре неподалеку. На самом деле это было в последний раз, когда она вообще во что-либо играла. Он закончил просить меня, чтобы я перестал, а потом сказал, что любит меня. А потом он умер. Вот так, сейчас — это папа. А в следующую секунду — уже ничто.