Уоррен Мерфи - Наследница Дестроера

– Год назад я принял на себя обязанности по защите этого селения и его жителей, – начал он. – Сегодня я клянусь вам: тот, кто совершил это злодеяние, заплатит сполна. Чего бы мне это ни стоило. – С этими словами Римо отошел на прежнее место.

Чувство, с каким Римо произнес свою краткую речь, выбило Чиуна из колеи. Он сделал знак опускать гроб. Заработали лопаты, и с глухим стуком комья земли из насыпанного рядом холма полетели на гроб.

Жители Синанджу почтительно дожидались, пока последний ком земли ляжет в свежую могилу, и только Римо Уильямс, не говоря ни слова, решительно зашагал прочь.

Чиун грустно поник головой. Ему казалось, что сегодня наступил конец очень многим вещам.

Римо двинулся по прибрежной дороге; ветер трепал полы его белого траурного костюма. Никакой конкретной цели у него не было: он просто шагал куда глаза глядят.

Он дошел до дома, который начал строить своими руками, но закончить не успел. Дверной проем зловеще зиял, как глазница черепа. В одной стене была пробита брешь: тут ему нанес удар Голландец. Крыши не было вовсе – за нее он еще не принимался.

Римо вошел. Внутри дом представлял собой одну квадратную комнату, которая сейчас была залита ярким светом звезд. Он опустился на корточки посреди комнаты и поднял лицо к небу – оно сверкало бесчисленными звездами. Это были гирлянды и озера звезд, как алмазы, залитые небесным светом. За всю свою жизнь в Америке Римо ни разу не видел такого красивого звездного неба. От этой красоты хотелось плакать. Но он знал, что если заплачет, то слезы его станут данью не красоте создания, а печали о несбыточных земных мечтах.

В дверях показался Мастер Синанджу. Он безмолвствовал. Римо не подал виду, что заметил его, хотя оба чувствовали присутствие друг друга.

Первым нарушил молчание Чиун.

– На похоронах принято говорить о том, что мы будем помнить безвременно ушедших, а не давать клятву мести.

Если Чиун рассчитывал получить ответ, то его ждало разочарование: Римо продолжал его не замечать.

Поняв, что уловка не сработала, Чиун спросил более мягким тоном:

– Что ты здесь делаешь, сын мой?

Римо сглотнул. Слова не шли у него из горла, они казались слишком вязкими.

– Пытаюсь вообразить, как бы все могло получиться.

– А-а, – понимающе протянул Чиун.

– Пробую представить себе мебель, – продолжал Римо далеким голосом. – Как горел бы очаг, как во дворе сушилась бы лапша, а в больших корзинах лежала редька. Вот здесь были бы расстелены циновки. Каждое утро жена будила бы меня поцелуем. И все пытаюсь представить себе детишек – тех, которых у нас уже никогда не будет. И знаешь, что, Чиун? – спросил вдруг Римо надтреснутым голосом.

– Что?

– Я не могу! – он задохнулся.

Чиун нахмурил лоб.

– Я не могу этого себе представить! Как ни стараюсь – не могу! Не получается! Я целый год денно и нощно только о том и мечтал. Я точно знал, как это будет выглядеть, какой будет запах и вкус, а сейчас даже эту мечту свою не могу вызвать в памяти.

Римо зарылся лицом в ладони. Чиун вошел внутрь и в позе лотоса опустился рядом со своим воспитанником. Он ждал.

– Почему, Чиун? Почему у меня не получается это вообразить? Это единственное, что у меня осталось!

– Потому что ты знаешь, что это была только мечта, а теперь ты от нее пробудился.

Римо поднял глаза. Впервые после похорон на его лице отразились какие-то чувства. Это была мука. Глаза его стали похожи на старые монеты – тусклые и невообразимо печальные.

– У меня было столько планов, Чиун! Моим домом должно было стать Синанджу. Никакого Смита, никакого насилия. Все должно было уйти в прошлое! Разве я не могу быть счастливым? Хоть один только раз! Напоследок! После всего дерьма, через которое я прошел.

– Римо, позволь мне тебе кое-что объяснить, – тихо сказал Мастер Синанджу. – То, что ты называешь дерьмом, – это и есть жизнь. Жизнь – вечная борьба. Неужели ты думаешь, что такой человек, как ты, может быть счастлив, живя мирно в убогой деревушке в окружении отсталых крестьян? Нет! Это не для тебя! И не для меня. Как ты думаешь, почему я уже двадцать лет живу в Америке? Мне что, нравится дышать выхлопными газами? Жить – означает бороться. Продолжать жить – значит принять вызов.

– Моя жизнь кончена, – сказал Римо.

– Ты – самое замечательное воплощение человеческих возможностей нашего времени! После меня, конечно. А говоришь, что твоя жизнь кончена. Твой удел – не я, не Ма Ли, даже не Джильда и не малышка Фрея, ты заслуживаешь куда большего! Ты ведешь себя так, словно жизнь прожита, тогда как она только-только начинается.