Деон Мейер - Кровавый след

— Я хотел понять, где мы потеряли нашу невинность. И мне это удалось. — Только потом он посмотрел на меня. — Милла, почти полторы тысячи лет мы стремимся к хаосу. Начиная с первого поселения, первого небольшого городка, первого крупного города. Все происходило так медленно, что никто ничего не замечал. Но теперь все изменилось. Все стремится вперед, как прибой — повсюду. В Америке, в Европе… У нас все происходит еще быстрее. Через десять, двадцать, может, пятьдесят лет хаос нас поглотит. Ты все видела, ты уже знаешь. Ты пожалеешь о том, что узнала. Не лучше ли было пребывать в блаженном неведении? Тебе нужно лишь одно: добраться до той точки, где ты поймешь, что хаос неизбежен. Тогда ты спросишь себя: какой у тебя выбор? Можешь ли ты себе позволить не обращать ни на что внимания? Или чтобы избежать хаоса, лучше воспользоваться им?

Он поднес к губам чашку, допил кофе. И сказал:

— Вот что я сделал. Я научился у хаоса, поэтому могу им воспользоваться. И вскоре ты вместе со мной сделаешь то же самое».

Он лежал рядом с ней на травянистой насыпи. Сзади них высился футбольный стадион, перед ними — улица, напротив — яхт-клуб. Он приставил к глазам маленький бинокль, который выудил из рюкзака. Осмотрел территорию яхт-клуба «Океан» — медленно, от края до края.

— Их еще нет. — Потом он подробно объяснил, что ей нужно делать. Рассказал, как из-за притока адреналина кажется, будто время останавливается, даже перестает существовать. Минута может показаться вечностью — пусть это не вводит ее в заблуждение. Она должна смотреть на часы, когда услышит первый выстрел. У них будет десять, а может, и двадцать минут до приезда полиции. — Все время смотри на часы, сохраняй хладнокровие. — Когда она увидит, что деньги у него, когда он выйдет из ворот, она не должна подходить к нему. Идти параллельно за травянистой насыпью. Идти к свету. К отелю.

Она кивнула; лицо ее стало ужасно серьезным.

Он предупредил: самое трудное — ждать два часа.

— Тяжело лежать неподвижно, поэтому заранее позаботься о том, чтобы тебе было удобно, выкопай ямку, если хочешь. Твой самый главный враг — твой разум. Тебе захочется спать, ты начнешь сомневаться, тебе будут мерещиться всякие призраки. Ты будешь волноваться, переживать, что все пойдет не так. Не отступай от плана, забудь обо всем остальном. Главное — не спи и придерживайся плана.

Он еще раз отрепетировал с ней стрельбу из автомата Калашникова. Потом обнял ее за плечи и поцеловал в шею и в висок.

— До скорого! — Он сбежал вниз по склону.

Она провожала его взглядом: он пересек Стрэнд-Роуд, подошел к воротам яхт-клуба и, наконец, скрылся в тени за оградой.

В координационном штабе, без четверти час ночи, Масило наблюдал за Бруно Барзински. Церэушник ходил туда-сюда вдоль противоположной стены; он был беспокоен, а мобильный телефон не отрывал от уха. То и дело повторял через разные промежутки времени: «Угу…» Лицо его оставалось непроницаемым. Закончив разговор, он вернулся к столу и сел. Поставил локти на стол, развел руками в примирительном жесте:

— Тау, поговорите с ней!

— Бруно, она не сдвинется с места. До тех пор, пока вы не скажете ей, о каком грузе идет речь.

Впервые на лице Барзински проступило напряжение. Он как-то досадливо и беспомощно отмахнулся:

— Не могу, решение принято на самом высшем уровне, вопрос связан с политикой, масса осложнений…

— Значит, ничего не получится…

Барзински с трудом сохранял самообладание; явно усталый, он откинулся на спинку стула:

— Знаю.

Отрывок из книги «Теория хаоса», издательство «Корона», 2010, с. 317.

«Последние полчаса до их прихода стали самыми трудными.

У меня болело и ныло все тело; я и не знала, что лежать на земле, в траве так неудобно. Жесткий дерн, камни, гнетущая, грызущая неуверенность. В голове открывались двери, отпертые полупризнанием Маркуса. Я стала вспоминать о собственных, давно забытых грехах.

Лежа среди ночи на травянистой насыпи, напротив крошечной бухты, я вспомнила Касси. Каспера. Восемнадцать лет прошло! Через десять месяцев после Касси я познакомилась с Франсом. А через год забеременела. Каспер, студент консерватории, виолончелист, посещал один со мной спецсеминар. Обидчивый, некрасивый, с кривыми зубами и маленькими оттопыренными ушами… Сутулый, неуклюжий, как побитая собака. Касси раздражал; он любил обрывочно болтать обо всем, иногда вдруг умолкал, но мне не хватало смелости прогнать его. Я слушала бессвязные речи Касси, и мне становилось хорошо. Я чувствовала себя самоотверженной, благородной альтруисткой. Так развивалась наша дружба.